Юрий Власов - Огненный крест. Бывшие

И ложатся в рукопись новые листы. Воля и разум не смирены. Я по-прежнему ищу — книги в моей библиотеке десятилетиями подбирались преимущественно под одну тему. Я листаю старые, истлевшие книги, до которых не доходили руки в запале работы, снова пролистываю давнишние газеты, сборники, журналы [118] В 1917–1922 гг. они печатались на скверной бумаге. Книги почти истлели. Бумага ломкая, желто-коричневая, сама распадается. .

Как увлекательно, наново сложил бы я «Огненный Крест»!

А сегодня я читал в одном из номером еженедельника «За рубежом» о покушении на генерала де Голля. То время я помню хорошо, генералу всегда симпатизировал, побольше бы таких, с позволения сказать, диктаторов!

Поражают слова одного из руководителей заговора после неудачи со стрельбой из автоматов и погоней за президентской машиной. Это слова Бастьен-Тири, слова бессильной горечи:

«…Все пытаюсь понять, почему диктаторам часто везет. Гитлер отошел от стола, когда взорвалась бомба, подложенная Штауффен-бергом. Бонапарт подорвался бы на адской машине, проезжая по улице Сен-Никез, если бы его кучер не был в тот вечер пьян и не гнал карету что есть мочи. Наверно, в этом нужно видеть руку Провидения, которое хочет покарать народ, согласившийся оказаться во власти диктаторов».

И далее рассказ о де Голле, который всю жизнь с презрением относился к любым попыткам покушения и никогда не прятался, если обстоятельства превращали его в цель. Он — символ Франции!..

За всю свою жизнь Сталин так и не проявил, даже просто не обозначил личного мужества, кроме «мужества» палача, равнодушного к крови и страданиям жертв. Это был палач и изверг по призванию: и большевик-ленинец, и палач. Подобное слияние, совпадение двух понятий, двух качеств не случайно. Большевизм требовал для своего выживания насилия.

«Борьба ожесточенная до звериной злобы».

Все так и было.

Диктатура пролетариата. Раз диктатура, значит, должен быть диктатор. Но это, как мы уже знаем, не распространилось на рабочий класс, который тоже оказался всего лишь жертвой. Ими, диктаторами, явились вожди коммунистической партии, подпертые изрядным множеством палачей с партийными билетами, покрывшими сыпью тело России.

Сломленный народ…

Я избегаю лишний раз обращаться к дополнительным свидетельствам. Книга и без того перенасыщена разного рода цитатами, и, если идти подобным путем, числа им несть. Литература по революции не то чтобы велика, а необозрима. И все же…

И все же встречаются такого рода документы (показания очевидцев и участников событий — это уже бесценные документы), которые просто необходимо довести до читателя; без них теряется нечто очень весомое, самое что ни на есть коренное, от сути явления.

К таким свидетельствам, несомненно, относится книга воспоминаний Юрия Павловича Анненкова «Дневник моих встреч», уже упомянутая мною.

«В юности отец мой принадлежал к революционной партии «Народная Воля» и состоял в ее террористической организации, совершившей убийство Александра Второго 1 марта 1881 года. Вместе с Николаем Кибальчичем, Софией Перовской, Андреем Желябовым, Тимофеем Михайловым, Николаем Рысаковым (он всех предаст после ареста. — Ю. В.) и некоторыми другими членами этой группы был арестован и мой отец. По счастью, непосредственного участия в покушении на императора он не принимал и потому избег виселицы. Он был один год и восемь месяцев в одиночной камере Петропавловской крепости, после чего, приговоренный к каторжным работам, был сослан этапным порядком в Сибирь. Года через полтора каторга была ему заменена принудительным поселением, и отец был переправлен на Камчатку, в город Петропавловск. Туда приехала к нему его жена, и далекий Петропавловск стал моей родиной.

Вскоре отец был помилован и смог постепенно, на собственные средства, вернуться в Европейскую Россию: сначала, в январе 1893 года, — в Самару, где мы прожили года два, и наконец — в Петербург.

В Самаре мой отец познакомился и сблизился с Владимиром Ильичом Ульяновым, а также с мужем его сестры, Марком Елизаровым…

В августе того же года Ленин покинул Самару, и между ним и моим отцом завязалась переписка. В письменном столе отцовского кабинета долгие годы бережно хранились ленинские письма…

…В том же местечке Куоккала, верстах в трех от нашего имене-ния, временно поселился другой шлиссельбургский узник, народоволец Морозов (к которому мы ходили с отцом по бесконечной извилистой лесной дороге), и — в тот же год (1906) — переехал в Куок-калу, скрываясь от петербургской полиции, В. И. Ленин… Он неоднократно заходил в наш дом навещать моего отца и В. Н. Фигнер. Таким образом, я впервые познакомился с Лениным в нашем собственном саду…»

Через пять лет, в Париже, Юрий Анненков снова встретится с Лениным и его окружением: Анатолием Луначарским, Владимиром Антоновым-Овсеенко, Юлием Мартовым. Встреча получилась мимолетной.

Далее Анненков вспоминает:

«3 апреля 1917 года я был на Финляндском вокзале в Петербурге, в момент приезда Ленина из-за границы. Я видел, как сквозь бурлящую толпу Ленин выбрался на площадь перед вокзалом, вскарабкался на броневую машину (кстати, из броневого дивизиона, в котором служил будущий русский советский писатель Виктор Шкловский. — Ю. В.) и, протянув руку к «народным массам», обратился к ним со своей первой речью.

Толпа ждала именно Ленина. Но — не я…

Я пришел на вокзал не из-за Ленина: я пришел встретить Бориса Викторовича Савинкова… который должен был приехать с тем же поездом. С трудом пробравшись сквозь площадь, Савинков и я, не дослушав ленинской речи, оказались на пустынной улице…

Так проскользнула моя третья встреча с Лениным.

Вскоре мне удалось несколько раз увидеть Ленина на балконе особняка эмигрировавшей балерины Кшесинской, ставшего штаб-квартирой большевиков.

…Когда 18 июля 1917 года произошло первое большевистское вооруженное восстание против Временного правительства, мой отец, возмущенный, вынул из своего архива письма Ленина, разорвал их и на моих глазах бросил в зажженную печь.

Движимый любопытством, я несколько раз побывал в период Октябрьской революции… в Смольном институте… Возле двери, ведущей в кабинет Ленина, постоянно стояли то один, то два, то целый десяток вооруженных красногвардейцев. На двери оставалась прибитой металлическая дощечка с надписью: «Классная дама».

…В ночь на 26 октября 1917 года, после взятия Зимнего дворца и ареста членов Временного правительства, я снова пробрался к Смольный, где до пяти часов утра заседал съезд Советов. На трибуне появился Ленин, вернувшийся из своего подполья.

«…Да здравствует всемирная социалистическая революция!»