Юрий Власов - Огненный крест. Бывшие

Немцы ценили Ленина по-своему: как ураганный артиллерийский огонь и ядовитые газы…

14 апреля 1917 г. по пути в Россию Ленин отправляет телеграмму Карпинскому в Женеву: «Германское правительство лояльно охраняло экстерриториальность нашего вагона. Едем дальше…» [20] В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 49, с. 433.

Еще бы не охранять! Да этот вагон целых армий стоит, да что там армий — опасней самого ядовитого газа.

«Едем дальше…»

Грамотным людям России, да и не только им, казалось невероятным в подобных условиях действовать заодно с ленинцами — по существу, заодно с врагом. Во всяком случае, именно таковой выглядела внешняя сторона событий.

Народ же потянулся к Ленину. Народ отказывался быть серой скотиной, которую гонят на убой ради мошны и благоденствий больших и малых господ. Большевики эти настроения выявили четко. Об освобождении же захваченных земель и защите других как-то никто не думал: пусть там люди сами с немцами да австрийцами разбираются…

Особенно эти настроения проявились и стали определять ход событий после Октября 1917 г., и прежде всего — Брест-Литовского соглашения с Германией.

Россия лежала перед врагом.

20 февраля 1918 г. Гофман записывает в дневник:

«Свинства в русской армии гораздо больше, чем мы предполагали. Сражаться больше никто не хочет. Вчера один лейтенант и шестеро солдат взяли в плен 600 казаков. Сотни пушек, автомобилей, локомотивов, вагонов, несколько тысяч пленных, дюжины дивизионных штабов захвачены без всякой борьбы…»

Запись 21 февраля:

«Наше наступление продолжается. Вчера мы со стороны островов подошли по льду к Эстляндии. Большевики удирают. До вчерашнего вечера взято свыше 1500 пушек…»

Оськин вспоминает о тех же днях:

«На улице (Петрограда. — Ю. В.) мне бросились в глаза, расклеенные на каждом столбике, на каждой будке и на стенах домов в большом количестве воззвания Совнаркома: «Социалистическое Отечество в опасности…» Пять — семь дней форсированного марша немецких войск — и Петроград станет ареной непосредственной борьбы. Отпора с нашей стороны ждать нельзя. Армия деморализована окончательно. Бросается оружие, все военное имущество, склады снарядов и т. п. Поезда захватываются бегущими с фронта солдатами. Удивляюсь… как можно говорить о революционной войне. Революционеров не так уж много, чтобы из них можно было создать армию, хотя бы даже партизанскую…»

9 апреля Гофман записывает:

«Мы заняли Харьков. Мне никогда и не снилось, что этот город когда-либо будет занят германскими войсками…»(выделено мною. — Ю. В.).

Германское наступление застопорило подписание мирного договора в Брест-Литовске.

«…Первой заповедью всякой победоносной революции — Маркс и Энгельс неоднократно подчеркивали это — было: разбить старую армию, распустить ее, заменить новою…» — объяснял задачу большевиков Ленин.

И они разбили некогда могучую армию. Но мало кто знает, что даже после Октябрьского переворота и в самый канун разгрома ставки в Могилеве отдельные соединения продолжали стойко удерживать фронт.

У меня хранится фотоархив бывшей 78-й пехотной дивизии Российской армии (начальник дивизии — генерал Добророльский). Это по сути летопись боевых дел дивизии в фотографиях. Я заполучил архив в марте 1968 г. В пору войны фотографии, очевидно, хранились в штабе дивизии, так как все аккуратно подклеены на большие, плотные листы зеленого картона, под каждой старательно почерком штабного писаря соответствующие пояснения с «ятью». Предполагалось, что после войны фотографии будут свидетельствовать о ратных делах дивизии.

Под последними фотографиями дата — ноябрь 1917 г. На самом последнем по времени снимке запечатлен раненый в окружении солдат (фотография приводится в книге). Подпись объясняет происшествие: «Позиция к северо-востоку от Якобени (это среди гор в Буковине. — Ю. В.). Бой 17 ноября 1917 г. С любимым фельдфебелем 16 роты 311 полка 78 дивизии».

Любимый фельдфебель повержен немецкой сталью. Его поддерживает за спину молодой солдат в фуражке, двое других — в папахах, как и фельдфебель, лица которого не углядеть за бинтами. Левый рукав шинели разворочен. Доходит служивый. У солдат, что смотрят на нас с фотографии, — измученные, грязные лица. Взгляды — настороженные и очень серьезные. Они в мятых, заношенных шинелях…

Фронт разложен, почти все ушли по домам, но есть такие, как эти: стоят на месте и не пускают врага в Россию, хотя Россия отвернулась от них: лейте свою кровь, мне-то что…

26 ноября 1917 г. германское командование Восточного фронта получило запрос по радио от нового Верховного главнокомандующего русской армии прапорщика Крыленко с предложением заключить перемирие.

Это сразу вызвало исключительную заинтересованность у германского руководства. Для успешного завершения войны на западе Германия остро нуждалась в притоке живой силы. Таким поистине неиссякаемым источником мог стать Восточный фронт, ибо людские резервы Германии были практически исчерпаны. В армию мобилизованы даже ученики выпускных классов школ, не говоря уж о престарелых мужчинах и полуинвалидах.

В штаб Крыленко последовала телеграмма с согласием на переговоры.

В Брест-Литовск прибыли: из Германии — чиновник министерства иностранных дел фон Розенберг, из Австро-Венгии — подполковник Покорный, из Турции — генерал от инфантерии Зэки и из Болгарии — подполковник Ганчев. Они выработали условия перемирия, которые, по словам Гофмана, «не содержали в себе ничего обидного для русских; военные действия должны были прекратиться, и обе враждующие армии — оставаться на доселе занятых позициях».

2 декабря советская делегация пересекла линию фронта у Двинска (с 1920-го — Даугавпилс) и была доставлена в Брест-Литовск. Этот городок был захвачен немцами еще 15 августа 1915 г.

«С нормальным противником можно было бы на основе этих условий прийти к соглашению в одно заседание, — вспоминает Гофман, — но с русскими дело обстояло гораздо сложнее. В русскую комиссию входили Иоффе, с которым впоследствии нам пришлось близко познакомиться (Иоффе вскоре стал полпредом РСФСР в Германии, тогда еще кайзеровской. Из советского представительства повелась яростная пропаганда и агитация с призывами к уничтожению кайзера, генералов и капиталистов. — Ю. В.), Каменев, госпожа Биценко, приобретшая известность из-за убийства ею одного министра [21] В главные очаги беспорядков 1905–1907 гг. Николаем Вторым с ревизией были посланы три генерал-адъютанта, в их числе бывший военный министр Сахаров. В марте 1906 г. его и убила четырьмя выстрелами в упор Биценко. , один унтер-офицер, один рабочий и один крестьянин… К комиссии было прикомандировано несколько офицеров Генерального штаба и адмирал Альтфатер. Они не имели права голоса и должны были быть использованы только в качестве специалистов…»