Юрий Власов - Огненный крест. Гибель адмирала

— …Какие бы благородные цели ни преследовала ваша партия, нельзя превращать людей в негодяев… даже во имя лучезарнейших идей, — рассуждает доктор. — Зло заражает гниением, и заражает всех без исключения, тем паче если оно выступает от имени государства. Вы — новая власть…

Товарищу Чудновскому срочно решать, кого выпускать из тюрьмы, — ну трещит! И это несмотря на солидную убыль от тифа и поноса. Что ни день — десятка полтора отдают Богу душу. Шутка Ли, сколько народу приняла тюрьма. Хотя какой это народ… публика…

Нужны места. Неопасные — их можно после взять, пусть погуляют.

Каждый день с вокзала доставляют контру — сплошь полковники, капитаны, ротмистры. И в городе из разных углов вытряхают. Косухин дал разворот делу. Бедовый. На пули прет, ровно заговоренный. Вчера одна шею ожгла — волдырь вздулся. Братва балагурит: поцелуй! Словом, места нужны для гадов…

—.. Поймите, я не кадет, не эсер и не состою ни в каких организациях и кружках политического толка. Я беспартийный… Нет, я не толстовец. Но мне органически претят кровь и убийства. Я доктор! Я должен спасать, лечить, облегчать страдания. Да возьмите в толк: ради добра производить зло — это все равно что…

— Увести! — говорит Чудновский, наливаясь крутым раздражением.

Еще немного — и обложит по матушке.

— Простите, не понял. — Доктор склонил голову. — Простите, что вы сказали?

— Назад его, в камеру!

Председатель губчека поворачивается к дружиннику. «Холеный, — думает о лекаре, — доит трудовую копейку, пользуется образованием и нуждой. За какие это шиши квартира о пяти комнатах, служанка (чай, пробовал щупать… знаю я их, старых козлов), книги, пианино, даже гипсовые фигурки по углам?..»

— Ступай, коли велят. — Дружинник толкает доктора в плечо.

— До свидания.

Доктор делает полупоклон. Он уже успел обноситься, седоватая Щетина обметала щеки — за три дня они успели утратить энергичную полноту и теперь серо-отечные, даже с какой-то чернотой; на губах простудные корочки; вместо пуговиц на пальто — клочья ткани и ниток. Поэтому доктор вынужден руками запахивать и придерживать полы пальто.

Дружинник ступает мягко — в белых подшивных пимах.

Дверь ударяет раскатисто, на весь этаж. С утра пуржит — и по этажам ветер, ровно в поле.

— А еще лекарь, — говорит комендант тюрьмы, — образованный, шпарит по-книжному. Что за публика — не пойму: все есть, ан нет, лезет, хрен… собачий!..

— Жаль Евграфова.

Денике поскрипывает новыми ремнями; на ягодице — маузер, как и у всякого ответственного работника.

— Опытный хирург, золотые руки. Жена обращалась, помог…

— Держите свою жалость при себе! — грубо, на бас осаживает его Чудновский. — Жалеть ступайте на паперть, а здесь — революция!

— Мне в нем специалиста жаль.

Денике от смущения заулыбался.

— Специалистов мы используем, — басит Чудновский. — Это наша политика, политика партии. Разве товарищ Троцкий не отстаивает лозунг о военспецах? На большие тыщи их в Красной Армии. Пока свою интеллигенцию воспитаем, эти поработают. Чай, на народные деньги выучились, пусть возвращают должок. Будут работать, заставим. Мы для того и здесь. Но только не этот ваш… Ев… Евг…

— Евграфов, — подсказал Денике.

— Разжижение мозгов от учености, — весело подвел итог Мосин.

Семен Григорьевич вскидывает голову и натужливо моргает.

— Разжижение, говоришь? Этот и эти — кадры для контрреволюции. — Он тычет рукой за спину. — Читай, там, на плакате. — И, скосив глаза за плечо, вроде бы читает, а сам произносит по памяти: «Кто не с нами — тот наш враг». А этот?..

— Евграфов, — напоминает Денике.

— Вот так, Сергей. С классовых позиций подходи ко всем явлениям — тогда не будет осечки. — И вдруг вспомнил прачку… Фу, срам! От воздержания, поди. Который месяц в деле — и без продыху. Заслонил разными правильными мыслями образ прачки и срамные думы про нее и досказал Сергею: — Пощупаем, что за птица. Гляди, и в подполье следок обозначится. Знаем мы таких христо-любцев.

Досада шершавит товарища Чудновского. Опоздал Жоркин с доносом [70] Доносительство в России заслуживает не отдельного, самостоятельного разбора, а оды — оды о доносительстве. Державин подошел бы… , поленился из постели пораньше вылезть. У Дашкиной задницы грелся, лысый хрен! Слюни небось распустил. Беседовал с этой девицей председатель губчека, ну дура набитая! Глазки пуговками, рожа, как у мартышки. И сама взаправду вертлявая. Но задницу у доктора «отъела». Эх, Жоркин!.. Мебель, кровавые бинты, прочая обстановка на месте, а людишек — ни души. Кто они? Куда схоронились? В каких чинах? Засада ничего не дает. Этот Жоркин, чтоб его!

— Давай следующего, — кличет в дверь комендант и рисует в своем списке крестик.

Полтора года назад в роще за Глазковом был казнен Посталов-ский — первый председатель иркутской губчека. Стало быть, Чудновский — второй по счету, но казнить себя врагам революции не позволит. Не для того он здесь.

— Расстрел без суда — это расправа! — надсаживается в трубку Федорович.

До чего ж пронзительный голос — до пяток прожигает и хоть тонок, а митингово-закаленный, убедительный, режет по самой сути.

— Да поймите же, какой это суд? Ваш Чудновский — суд? При чем тут остальные? Что вы мне талдычите о трибунале! Никто никого не судит. Он там, в камере, а вы в кабинете подписываете бумагу на расстрел — и называете это судом. Это — суд? Мы за это боролись? Что?! Я имею право так говорить! Вы, что ли, одни от колчаковщины страдали? Мы теряли товарищей… да побольше, куда вам! Не знаю, где вы были, а я… Что?! Нет, мы не должны пасть до самоуправства. Я настаиваю на открытом процессе с соблюдением всех юридических норм… Нет, не отговаривайтесь, мы можем его спрятать и провести процесс позже… Мы что, разбиты? В чем дело?..

Три Фэ пытается убедить товарища Ширямова в недопустимости казни без суда.

— …Мы не смеем идти путем расправ. Насилие и бессудность должны быть исключены. Сомневаетесь в способности удержать власть — спрячьте! Потайных мест достаточно, не найдут. Да, казните, когда нависнет реальная угроза, но ни на мгновение раньше. Иначе это голый произвол! Это то, что мы ненавидели и за что шли на виселицы и каторгу. Я почти уверен, даже не почти, а уверен: город останется за нами. Чехи берутся защитить город. Какой им расчет выдать адмирала, а после вернуть белым? Это же бессмыслица. Они уже наверняка снеслись по телеграфу с Прагой и имеют указания. Чехи не могут столковаться с Войцеховским, я знаю всю головку легиона. Время самоуправств кончилось. Есть Чехословацкая республика, и они здесь следуют инструкциям своего правительства. Неужели не ясно?.. Мы не смеем карать без суда. Поймите: здесь проверка наших революционных принципов! Я требую учесть мое мнение как члена ЦК партии социалистов-революционеров, а также бывшего председателя Политического Центра и человека, который добился выдачи Колчака. Смею вас заверить: вы бы его не получили!..