Юрий Власов - Огненный крест. Гибель адмирала

Для Ленина подобные письма (Спиридоновой, Чернова и др.), как и упреки разного рода авторитетов, групп общества, да и всей мировой общественности, ровно ничего не значили. Его цель: разрушение капитализма и построение его, московского, социализма — все прочее не имеет цены. Не исключена его органическая невосприимчивость к такого рода упрекам и обвинениям (и петля, удушившая брата, и пули, полученные им самим от Каплан, и горе трудовых людей, рабство, эксплуатация уже успели подготовить, «подбронировать» эту невосприимчивость), ибо эти несогласные группы людей и отдельные известные личности, партии, даже государства находились как бы в другом измерении, поскольку стояли вне понимания смысла движения вообще (в его, ленинском, понимании). Этот смысл — сокрушение старого мира со всеми вытекающими отсюда последствиями. И что тут могут значить Добро, Зло, честь, хула, клевета, истинные вопли боли и отчаяния, миллионные смерти, рассуждения интеллигенции и осуждения самых мощных умов человечества? Да ровным счетом ничего! Имеет значение лишь продвижение к этой цели, то есть все то, что является вещественной, предметной силой, способной к действию, изменению условий и содержания борьбы. Все остальное — тени, пустота. Речи призраков бессмысленны, да и бесплодны, по преимуществу бесплодны.

Здесь истоки беспримерного террора, возведение его в самостоятельную величину. Гибель царского семейства в данном потоке — всего лишь казус. Как люди не могут уразуметь, что это лишь голая историческая неизбежность, а не их, большевиков, прихоть? Существует НЕЧТО, и оно, а не Ленин определяет характер борьбы и поступков и вообще жизни миллионов. Это НЕЧТО — сокрушение капитализма, историческая необходимость. И все, даже он, Ленин, всего лишь орудия грандиозного процесса. Как люди не могут это взять в толк?

Отсюда и отношение Главного Октябрьского Вождя к интеллигенции. Она постоянная помеха в движении к цели. Она лишена предметной силы — неспособна стрелять, производить продукты, пахать. Она только «болтает», пишет. И это рождает у Ленина безграничное презрение к ней, даже больше — брезгливость. За всю свою жизнь эти люди так и не уяснили главного — закономерности исторических процессов и значения силы. Их слова — лишь сотрясение воздуха, это сродни слабоумию. И Ленин вычеркивает из обращения своих чувств, мыслей это понятие: интеллигенция. Это только грязь, мешающая идти. Только грязь…

Каково?!

Большевизм вдребезги расшиб эсерство. Теперь это только страницы документов. Если идея большевизма продолжает смущать людей, эсерство навсегда опустилось в бездонную пучину прошлого — небытия, из которого нет возврата.

Уцелели одни имена, книги, память о покушениях. А было!.. Теснилась за партией социалистов-революционеров, почитай, вся Россия. Лишь террор Ленина оборвал, казалось бы, неодолимое шествие эсеров к власти… Разумеется, это не совсем так. Все определило отношение к войне. Если бы не эсеровско-кадетский лозунг «Война до победного конца», кто знает, могли они и построить свой социализм, скажем наподобие скандинавского. Окажись эсеры победителями в смуте тех лет (а именно они взяли верх на выборах в Учредительное собрание), Россия уверенно превращалась в буржуазную республику с передовым сельским хозяйством, которое неизбежно бы вызвало к жизни и бурный промышленный рост. Живодерский террор ленинцев пресек и этот путь, а был он обещан и вполне реален при эсеровском большинстве в Учредительном собрании. И определенная часть офицерства и даже генералитета разделяла программу господ эсеров. Взять хотя бы первого Верховного главнокомандующего у белых генерала Болдырева. Какие-то точки соприкосновения с эсерами определенно просматривались и у генерала Деникина, и даже Корнилова с Колчаком. Отказ от выхода из мировой войны и предопределил крах этого политического течения, столь очевидно главенствовавшего в России дооктябрьской.

В 1921 г. Виктор Михайлович Чернов с головой уходит в книгу воспоминаний, которой дает название «Записки социалиста-революционера». В памяти еще все свежо. Она в мельчайших подробностях держит события двух роковых десятилетий. Перо не поспевает за мыслью. Поражение эсеров в столкновении с большевизмом не убавило революционной веры — вождь эсеров так же по-юношески воодушевлен, в нем нет черной ревности, злобы, он предан идеалам своей России.

Виктор Михайлович работает удивительно быстро. Первая книга воспоминаний появится в издательстве 3. И. Гржебина уже на следующий год. Еще только в октябре этого, 1922 г. Пятая армия красных займет Владивосток — последняя крупная операция Гражданской войны. Нет, неспроста Берлин, где выходит в продажу книга Чернова, переполнен русскими эмигрантами. Нет им места в России, ни клочка не осталось — всюду красный стяг. А большевизм уже тысячами ручьев просачивается в послевоенную Европу. Трещат старые и новые демократии. Даешь красный Интернационал и советскую Европу! Это такой напор единомыслия, сплоченности, духовной цельности — людям на Западе это даже мнится новой биологической силой, активной, всепроникающей и чрезвычайно живучей, плодотворной. Тихий, спокойный Запад оказывается под угрозой растворения и капитуляции.

А Виктор Михайлович корпит над воспоминаниями.

«…Мне посчастливилось, — обращается он к России, — привязать мятущуюся молодежь к реальному делу, формирующему миросозерцание прочнее и надежнее всяких словесных доводов. Это была живая связь с просыпающимся для грядущей революции крестьянством».

С упоением пишет Виктор Михайлович о рождении могучего революционного течения, сумевшего побороть марксизм Плеханова и Ленина — русский марксизм, столь чудовищно страдающий «кре-стьянофобией», «знающий одного идола — пролетариат».

«Пусть марксизм совершал геркулесовские подвиги в литературе; мы даже сочувствовали ему, поскольку он безжалостно чистил застоявшиеся авгиевы конюшни выродившегося легального народничества, променявшего революцию на скромное культурничество. Пусть марксизм дотоле не встречал равного себе по силам противника; мы чувствовали себя Антеями, прикоснувшимися к неистощимому источнику силы, к земле, деревенской мужицкой матери сырой земле; и пока марксизм был бессилен оторвать нас от нее, мы чувствовали от каждого соприкосновения с приходящей в брожение мужицкой стихией прилив новых сил и веры в правоту своих взглядов…

Но прежде, чем прийти к этому, почти все переживали период колебаний, почти все перебывали «без пяти минут марксистами»…

Социалисты-революционеры, по мысли Виктора Михайловича, должны первыми в истории России образовать истинно братский союз крестьянства с пролетариатом. В единое целое данный союз свяжет революционная интеллигенция. Это будет не тот союз, в котором безраздельно главенствует рабочий класс: каждый, кто бы ни был, подмят волей пролетариата и безоговорочно подчиняется его приказам.