Юрий Власов - Огненный крест. Гибель адмирала

Конечно, не такой родной, как Ильич, но зато завидной поворотливости, проницательности и преданности революции. Едва ли не любой митинг или плановое собрание (тогда стихийных, от сердца, в России не было) заканчивали здравицами в честь Ленина и Троцкого — это уже разумелось само собой. Конечно, и «Интернационал» пели, прежде чем разойтись. Из самых заскорузлых уголков республики (бывшего оплота мракобесия и рабства) рабочие слали приветствия бесстрашному борцу (надо полагать, и Буревестник (Горький) к нему присматривался: не положить ли на бумагу, в вековую тесноту строк, не пора ли?..): в надежных руках дело защиты и строительства республики!

Да здравствует наркомвоен Троцкий!

Сталина тогда и не упоминали — предостаточно таких комисса-рило. Словом, орлом глядел в будущее Лев Давидович, и имел на то законные основания. А все же понять не мог (в чем и обнаруживал слабость), что «орлом глядеть» — это уже поражение, погибель. Надо шакалом, змеей на брюхе ползти в будущее. Тогда только и сохраняются шансы на «орлиные» крылья.

И подозревать не подозревал Лев Давидович, что спустя какие-то годы Сталин потребует суда над ним, наиглавнейшим винтом Октября 1917 г.! Выложит свои требования генеральный секретарь на заседании политбюро. И каждый поймет правильно: это — требование на физическое уничтожение Льва Давидовича…

За судебную расправу поднимут руки Молотов и Ворошилов — эти штамповали все, что исходило от Сталина.

Против выскажутся Калинин, Рыков, Бухарин.

Обе стороны сойдутся на ссылке. Позже вышлют и за границу. И это не смутит Сталина. ВЧК-ОГПУ достанет Троцкого хоть из-под земли. Пусть едет…

«Одно несомненно: Мура (М. И. Будберг [99] Не вызывает сомнений, что М. И. Будберг работала на НКВД. — последняя жена Горького и горячая, неизбывная страсть Брюса Локкарта, а также и любвеобильного Герберта Уэллса. — Ю. В.) повезла архивы в Москву, и они были отняты у нее, — строит свои заключения Н. Берберова, — и Горький не увидел их… Сталин замыслил завладеть в один год (1936-й) тремя нужными архивами… в Европе, и в один год получил их все три: первый был получен путем поджога, это был архив Троцкого в Париже; второй архив — был архив Горького, он был получен Сталиным путем сделки с умирающим Горьким. Наконец, третий был взят путем взлома из скромной квартиры Керенского в Пасси… Мне известно это со слов самого Керенского.

Вдова Троцкого Н. И. Седова незадолго до своей смерти подробно рассказала, как был взят архив Троцкого… Всего было четыре налета… Эти четыре налета на архивы Троцкого, организованные Сталиным, стоят в зловещей симметрии с убийствами четырех детей Троцкого, прямыми или косвенными: Нина умерла от туберкулеза на почве истощения, Зина покончила с собой, Сергей был застрелен в Сибири, видимо, в концлагере, и Лев был отравлен в парижском госпитале…» [100] Берберова Нина. Железная женщина. М., «Книжная палата», 1991, с. 245–247.

В общем, Сталин оправдал характеристики Троцкого.

«При огромной и завистливой амбициозности, он (Сталин. — Ю. В. ) не мог не чувствовать на каждом шагу своей интеллектуальной и моральной второсортности…

Сталин вообще поддерживал людей, которые способны политически существовать только милостью аппарата…

Но в великой борьбе, которую мы вели, ставка была слишком велика (то есть существование самой советской власти. — Ю. В.), чтоб я мог оглядываться по сторонам. И мне часто, почти на каждом шагу, приходилось наступать на мозоли личных пристрастий, приятельства или самолюбия. Сталин тщательно подбирал людей с отдавленными мозолями. У него для этого было достаточно времени и личного интереса…»

Добавить тут нечего, разве что игры эти были не в карты или бильярд, а за власть над целым народом и посему обходились не лазанием под стол проигравшего, не хлопаньем картой по носу, а новой гибелью сотен тысяч людей. Следовало оплачивать семинарско-сумеречное сознание кремлевского властителя, о котором Осип Мандельштам напишет (и заплатит головой):

Страшноват был Сталин, но не столько своим неутолимым палачеством, сколько выражением воли миллионов; он являлся отражением миропонимания весьма существенной части России. Он тоже являлся Россией, и немалым «куском» ее. Это был ее вождь, ее взгляд на историю и людей. Недаром столь живуча, неистребима память о нем и любовь к этой памяти. Он был сгустком этих людей, величиной почти в народ.

Ни один маньяк не способен вскарабкаться на трон, если путь к трону не держат спины миллионов. Только по этим согнутым спинам миллионов и можно взять трон.

«На Красной площади воздвигнут был, при моих протестах, — пишет Троцкий, — недостойный и оскорбительный для революционного сознания мавзолей. В такие же мавзолеи превращались официальные книги о Ленине… Воцарился режим чистой диктатуры аппарата над партией…»

До гимна, душевных спазм возвышается речь Троцкого, когда он обращается к революции.

«Революция — великая пожирательница людей и характеров. Она подводит наиболее мужественных под истребление, менее стойких опустошает».

Троцкий не знает (и, естественно, не мог знать) о своей участи и участи своих детей. Но ведь что творил он с Россией, сколько миллионов семей вымерло, растеряло друг друга, осиротело, заковыляло на костылях, забухало чахоточным кашлем! Да разве это он? Это ОНИ счастье людям добывали. Сознавать надо. Ведь еще раз надавить — и распахнется дверь в новую жизнь…

И не обманул Троцкий: распахнулась-таки!..

Читаешь сказ о высылке Льва Давидовича из Москвы, а погодя — и Советского Союза, — и отвращение мешает переворачивать листы. Бог-громовержец революции жалуется, возмущается, страдает, его попутно терзает и загадочно-проклятая температура… Он не таится (надо отдать должное), стоит перед светом и исповедуется, но на свой лад, большевистский: ни на волосок раскаяния за разгром России, страдания и гибель несчетного множества людей. Вся исповедь лишь для того, чтобы вызвать сочувствие, вернуть себе место возле бессмертного Ленина, отнятое всесоюзным шквалом сталинской пропаганды, замешенной на одной зоологической ненависти: враг Ленина, партии и революции, шпион, вредитель, Иуда Троцкий, мразь, мразь, мразь!..