Юрий Власов - Огненный крест. Гибель адмирала

И с каждым годом крупнее, величественнее лик Ленина, грузней и массивней бюсты, исступленней молитвы ему. Богочеловек взирает на людей-муравьев, вот-вот треснет мрамор и раздвинутся в улыбке мертвые губы.

За все: унижения, нужду, насилие, ложь, бесправие — благодарное холопство. Вождь! Спаситель! Отец!..

Дух народа, закованный в объятия скелета…

И один культ омерзительней другого: несметное число мусорно-лизоблюдных слов по телевизору, в газетах (тут за «Правдой» всегда рекорд!) и кино. Окружение генеральных секретарей, к примеру брежневское, — все эти золотозвездые секретари и члены небесно высоких органов — давало предметный урок ползанья на карачках. Дети с экрана обучались холуйству — вся Россия сразу. Народ славил и святил на митингах и собраниях человека убогой культуры, алкоголика со всем его малоприятным окружением.

Часто кадили и ненавидя. Пусть ненавидят — лишь бы подчинялись — так говаривал император Тиберий. В этом случае «женевская» тварь доказала свою незаменимость.

В те годы москвичи острили про телевизионную программу «Время»: «Все о Брежневе и немного о погоде».

Или встречали друг друга вопросом:

— Не слыхал, почему закрыли плавательный бассейн «Москва»?

— Нет.

— Проявляют фотографию Брежнева.

Храм Христа Спасителя был воздвигнут на пожертвования прежде всего простого люда — по рублю и копейке собирал народ. В сооружении и росписи принимали участие именитые художники и архитекторы.

Когда Л. М. Каганович [123] Л. М. Каганович скончался в июле 1991-го на 98-м году жизни. Какая поразительная схожесть: Каганович, Молотов, Буденный вымахивают почти к ста годам! К 90 годам смело продвинулись Ворошилов, Маленков и др.! Отсюда: за счет чего это столь дружное долголетие, ежели средняя продолжительность жизни в нашей стране для мужчин — чуть более 50 лет? Задача неразрешимая для геронтологов, а они, как известно, занимаются только вопросами продления человеческой жизни. Вот и думайте теперь, уважаемые медики, что самое важное для долголетия… сообщил на собрании художников и архитекторов Москвы о решении взорвать храм и построить на этом месте Дворец Советов, один из старых уважаемых архитекторов возразил: этого нельзя делать, это выдающийся и единственный в своем роде памятник позднего ампира, подлинный шедевр.

Каганович под аплодисменты зала ответил:

— С вампирами мы покончили в семнадцатом году!

Должен был Сталин утвердить новый символ веры, и лучше всего это сделать, поправ старый; а что до шедевра — до таких тонкостей алмазный повелитель не опускался, возможно и не понимал.

Храм взорвали согласно пророческому предвидению Федора Ивановича Шаляпина. Дворец Советов не построили: почва подвела, чересчур болотистая — вот же зараза несознательная.

Раз чересчур болотистая — налили в бетон водицы: барахтайтесь на здоровье. Не пропадать же… почве.

«Думали, что Чехов выудил всех чертей из русского болота…» — мудро изрекал футурист Крученых.

При Брежневе был произведен решительный поворот к мещанским идеалам, мещанскому цинизму и упрощенчеству. Это обеспечивало относительный покой, отвращая умы от опасных размышлений. Из всех секретарств брежневское оказалось самым вороватым и болтливым, но именно при Брежневе впервые после войны столь болезненно встал продовольственный вопрос. Страна разворовывалась на корню. Народное хозяйство обозначило опасный крен.

Генеральный секретарь (высшее должностное лицо в государстве) воистину являлся родным отцом всех казнокрадов и держиморд. Семья генерального секретаря погрязла в неправде, хищениях и корыстных покровительствах.

Полу задушенный орденами, геройскими и маршальскими звездами за несуществующие геройства, исцелованный подобострастием миллионов (даже ветхие учительницы лепетали с экранов телевизоров благодарственную лесть), генеральный секретарь походил на карикатуру человека, злее не сочинишь. А ведь это был коммунист номер один, воплощение лучших качеств партийцев.

«Вот почему человек, который совершил такую работу, само собой понятно, имеет право на бессмертие…» — приходит к неопровержимому выводу Зиновьев. Надо сказать, крутовато взял для 10 месяцев. Уже заявка самого Зиновьева бессмертна. Не всякий сподобится глаголать такое в лицо живому соратнику. Шапки долой!

В 1970 г. (в столетнюю годовщину со дня рождения Ленина) мой приятель оказался в Симферополе. На улице Ленина (нет ни одного града на Руси без улицы с таким названием) за стеклом витрины кондитерского магазина красовался торт — «Ленин в Разливе». Там шоколадным заварным кремом было исполнено все: лужок, шалаш, костер. Отсутствовала только фигурка главного вождя.

За спиной приятеля остановился прохожий, после паузы меланхолично пробормотал:

— А Вовы нет.

Этот торт «на революционную тематику» являет собой вершину всеобщего отупения под властью КПСС.

В беседах с писателем Чуевым Молотов выразил сомнения в шалашной жизни Ленина, которая подарила марксистам его работу «Государство и революция». Молотов относил рассказы об этом к поздним домыслам.

Обидно, разумеется… ведь даже шалаша не остается.

Низкое, закатное солнце. Небосвод чист и бледен. Каждые дерево, куст, дом вмыты в прозрачность воздуха. А тени… тени смазанные, сиреневые. Обилие теней. Смотришь во все глаза, а грудь не надышится ключевой свежестью дыхания.

И смотришь, смотришь, будто родился и всего этого не видел.

И этот неглубокий выкат очень белого солнца. Да что ж это так славно!

На снегу память сгинувшего, уже утраченного времени: петли вороньих шажков, оспины сорвавшегося с веток и карнизов домов хлопьев снега.

А люди друг на друга штыки наставили, выучили по книгам заповеди и подгадывают, когда всего сподручнее ударить…

Вороны вразвалку бродят по насту, проваливаясь, и тогда лениво разводят крылья. Им в эти зимы не голодно. Столько дарового угощения: труп на трупе, самое вкусное — глаза, их перво-наперво и выклевывают. Только поднимись повыше, расправь крылья — и непременно увидишь «угощение». Люди не устают готовить. В общем, мясца вдосталь…

Как в бреду идет Вялова Мария Борисовна, все с тропочки оступается и не видит. Назад ступит и снова идет, будто незрячая. А улыбается! Муж вчера по ночи и лютому морозу вернулся: никто не подсмотрел. Шесть годков не видела. Себя блюла, ни одни руки не прикоснулись. Сухими губами шептала молитвы, звала его, а он и пришел, сердешный. Только присохшая рана в плече, но чистая, без гноя и красноты. Это уж верно подживет. Обожженный морозами — аж кожа ползет с лица, — но без обморожений, нет черных пальцев и ушей. Кашляет до синей натуги, но по лету выходит. Ягоды бабы принесут, с ложки будет кормить, титьками грудь ему греть — оживет Сережа…