Юрий Власов - Огненный крест. Гибель адмирала

И велел он кланяться ему всем живым. И они идут к нему и будут идти, замороженные льдом его воли, насыщаясь этим льдом, высту-жая весь мир льдом своего дыхания.

И так будет всегда, если человек станет отстранять душу от своих мыслей и дел. Да-да, ибо так и было задумано!..

Я готов закрыть этот блок со старыми газетами. Слишком часто я заглядываю в него и поневоле насыщаюсь тленом. Но взгляд скользит по строчкам:

«…Этим констатированием протокол кладет конец всем предположениям (да и болтовне), которые делались при жизни Владимира Ильича у нас и за границей относительно характера заболевания…»

Семашко имеет в виду слухи о сифилисе у Ленина, которые имели тогда широкое хождение в обществе. Именно сифилис одной из форм осложнений имеет подобные поражения сосудов, влияя и на психическое состояние. Не раскрывая смысла слухов, нарком здравоохранения РСФСР отводит внимание от них рассказом о титанической деятельности вождя и наследственной предрасположенности.

Никто никогда не решит, так ли это. Нужно беспристрастное изучение соответствующих архивов, а это совершенно исключено (будут любые подлоги, но не изучение фактов), хотя в партии ленинских времен (в ее высших звеньях) на сей счет существовало однозначное мнение. Автору доводилось слышать его от старых коммунистов довольно высокого ранга. И в общем, в подобной болезни нет ничего зазорного. Это, так сказать, личная забота каждого. И все бы ничего, и все замыкалось бы на личном — оставайся такая болезнь только горем этого человека, его семьи, но почему эта болезнь должна становиться горем, точнее, бедой всех, а если быть еще точнее — судьбой всех?!

Именно по данной причине предположение о такой болезни, факт болезни переходит из области интимной, сугубо личной в общественную. Осложнения после болезни подобного рода недопустимы для главы государства, тем более в революцию, когда каждый день встает вопрос: жить или не жить тысячам людей, а если жить тем, кого оставили, какой будет эта жизнь? Это требует не только мощного, но здорового интеллекта, совершенно уравновешенной психики, исключительной самокритичности.

Можно предположить, что болезнь придала учению неограниченную жестокость.

Подобные слухи были сверхопасны для новой, победоносной власти. Они зарождали серьезные сомнения в правомерности происходящего, даже в определенной нормальности. И кроме того, грязнили святые хоругви самого учения.

И поэтому человек, которого утверждают вместо Христа, которого день за днем облекают в хитон мученика и пророка, не должен быть поражен подобным недугом. Да сгинет каждый, кто прознает!

И место Христа задвигается и задвигается новым «святым». И мифы о нем вживляются младенцам едва ли не с первым их криком.

Но распинали согласно учению народ — яростно и на веки веков, дабы не сомневался в новом святом, — и не колеблясь казнили, разрывали, лишали рассудка каждого, кто усомнится.

Ибо вера в нового святого есть лучшая защита для тех, кто за ним прячется!

«…По его (Колчака. — Ю. В.) «повелению» министры слушают дела. Он чертит на журналах Совета Министров «согласен» наподобие царей. Во всех документах слова «Верховный Правитель» начинают писаться сплошь прописными буквами, как писались при самодержавии слова «Государь Император». Он дает «рескрипт», под которым точь-в-точь как какой-нибудь Александр или Николай Романов подписывает: «Дан 23 ноября 1919 года…» Он говорит о своих «прерогативах верховной власти…». На собраниях провозглашается: «Верховному Правителю адмиралу Колчаку, ура“» — точь-в-точь как в былые времена провозглашали «ура Романову» Акимовы, Щегловитовы, Марковы и Пуришкевичи…»

В Омске сразу после крушения власти Колчака и не то бегства, не то эвакуации Чехословацкого корпуса (с прочими войсками интервентов) начинается сбор материалов для процесса над ведущими деятелями белого режима. Возглавляет работу заведующий отделом юстиции Сибирского ревкома профессор А. Г. Гойхбарг.

Процесс имел место в Омске с 20 по 30 мая 1920 г. Перед Чрезвычайным революционным трибуналом предстали 23 высших колчаковских чиновника.

Обвинение строилось на шести пунктах:

— бунт и восстание при поддержке иностранных правительств против власти рабочих и крестьян с целью восстановления старого строя;

— организация истребительной вооруженной борьбы против советской власти;

— организация системы массовых и групповых убийств трудового населения;

— предательский призыв к иностранным вооруженным силам для войны против страны, к которой принадлежат подсудимые;

— организация массового разрушения достояния Советской Республики и имущества трудового населения;

— расхищение и передача иностранным правительствам достояния Советской Республики.

Заседания Чрезвычайного революционного трибунала при Сибирском ревкоме проходили в железнодорожных мастерских Омска. Присутствовало около 8 тыс. рабочих, красноармейцев и делегатов от районов, особенно пострадавших в колчаковщину.

«…Была расстреляна, повешена, замучена, живыми зарыта в землю не одна сотня тысяч лиц, принадлежащих к трудящимся. По официальному сообщению, в одной Екатеринбуржской губернии «колчаковскими властями» расстреляно минимум 25 тыс. В одних Кизеловских копях расстреляно и заживо погребено около 8 тыс.; в Тагильском и Надеждинском районах расстрелянных и замученных — около 10 тыс.; в Екатеринбуржском и других уездах — не менее 8 тыс. Перепорото около 10 % двухмиллионного населения. Пороли мужчин, женщин, детей. Разорена вся беднота и все сочувствующие Советской власти…»

В обвинительном заключении, составленном профессором Гойх-баргом, сообщалось:

«…Устраиваются специальные карательные экспедиции, где в экзекуции населения особенно отличаются приближенные, любимцы Колчака, помогающие ему стать самодержцем, — Волков, Красильников… Особенно много пострадало восставших и случайных жертв — стариков, женщин и детей — в селе Мариинке ввиду отданного генералом Волковым приказания: большевиков расстреливать, имущество конфисковывать в казну, а дома их сжигать. Ворвавшиеся в Мариинку солдаты отряда капитана Ванягина сами определяли виновных, расстреливали их, бросали бомбы в дома, сжигая их, выбрасывали семьи расстрелянных на улицу и отбирали у них все. Сгорело тогда свыше 60 домов, погибло около двух тысяч человек. Это было в одном селе…»

Самыми важными (по преступлениям) среди подсудимых оказались:

Червен-Водали — кадет, заместитель председателя Совета Министров колчаковского правительства;

Клафтон — кадет, директор печати при Верховном Правителе; Шумиловский — меньшевик, министр труда;