Юрий Власов - Огненный крест. Гибель адмирала

Эх, Россия…

Наладилась ты губить тех, кто прикипел к тебе и служит сердцем — не карманом или чином.

То отказываешься от них, то зарываешь живьем…

Дай хоть дыхнуть, взглянуть напоследок в небо, ослепнуть от солнца — чистого солнца, не загаженного предательством и корыстью.

А теперь… кончай!

Знаменитый русский художник Юрий Павлович Анненков, описывая свою дачу (можно сказать, родовое гнездо), вспоминает следы, оставленные отрядом Красной Гвардии.

На даче бывали Ленин, Вера Фигнер, Горький, Блок, Маяковский, Есенин и десятки других людей — украшение России.

«Мой куоккальский дом, где Есенин провел ночь нашей первой встречи, постигла несколько позже та же участь. В 1918 году, после бегства красной гвардии из Финляндии, я пробрался в Куоккалу (это еще было возможно), чтобы взглянуть на свой дом. Была зима. В горностаевой снеговой пышности торчал на его месте жалкий урод — бревенчатый сруб с развороченной крышей, с выбитыми окнами, с черными дырами вместо дверей. Обледенелые горы человеческих испражнений покрывали пол. По стенам почти до потолка замерзшими струями желтела моча и еще не стерлись пометки углем: 2 арш. 2 верш., 2 арш. 5 верш., 2 арш. 10 верш… Победителем в этом своеобразном чемпионате красногвардейцев (личный состав упражнялся: кто сноровистее, тот и брызнет выше. — Ю. В.) оказался пулеметчик Матвей Глушков: он достиг 2 арш. 12 верш, в высоту.

Вырванная с мясом из потолка висячая лампа была втоптана в кучу испражнений…

Половицы расщеплены топором, обои сорваны, пробиты пулями, железные кровати сведены смертельной судорогой, голубые сервизы обращены в осколки, металлическая посуда — кастрюли, сковородки, чайники — доверху заполнены испражнениями. Непостижимо обильно испражнялись повсюду: во всех этажах, на полу, на лестницах — сглаживая ступени, — на столах, в ящиках столов, на стульях, на матрасах, швыряли кусками испражненний в потолок. Вот еще записка: «Понюхай нашава гавна ладно ваняит».

В третьем этаже — единственная уцелевшая комната. На двери записка: «Тов. Камандир».

На столе — ночной горшок с недоеденной гречневой кашей и воткнутой в нее ложкой…

Руины моего дома и полуторадесятинный парк с лужайками, где седобородый Короленко засветил однажды в Рождественскую ночь окутанную снегом елку… Вырастет ли когда-нибудь на этом пустыре столбик с памятной дощечкой, на которой вряд ли смогут уместиться все имена?..» [168] Анненков Ю. П. Дневник моих встреч. Т. 1. Международное литературное содружество, 1966.

Очень напоминает поведение охраны в доме Ипатьева. Просто один к одному. Об этой особенности революции Горький напишет Ленину: «…революцию нельзя делать при помощи воров…»

Это не просто группа деклассированных людей, примкнувших к революции. Это тот основной социальный слой, который, как говорится, определял ее физиономию. Они как никто соответствовали целям и духу революции: уничтожать враждебный класс и разрушать, дабы из руин соорудить новый мир. Разрушали, надо сказать, очень усердно.

Вспомните крылатые ленинские лозунги: «Грабь награбленное!», «Кулаком — в морду, коленом — в грудь!».

На такое в первую очередь были способны именно подобного рода люди — целый слой по необъятной России («непаханая целина»). К ним обращался Главный Октябрьский Вождь. В таком деле интеллигенция и впрямь не была нужна, даже более того, подозрительна — по причине отказов и протестов против такого характера преобразования общества.

Именно поэтому Горький написал, что нельзя делать революцию с помощью воров и без интеллигенции. Именно от революции он сбежит в октябре 1921 г. сначала в Берлин, а потом на Капри.

А где было спастись всей России?..

И вся эта орда (без каких-либо духовных устоев, принципов, даже традиционной веры отцов в Бога) примется крушить, разваливать и уродовать налаженную жизнь.

Пение «Интернационала» будет им в этом очень помогать: сразу один просветленный взгляд на происходящее.

Своими знаменитыми лозунгами «Грабить и бить в морду», своей проповедью неприятия интеллигенции, вседозволенности во имя святой революции Ленин снимет с этих людей всякие моральные обязательства. У них эти обязательства и так были весьма условны, в зачаточном состоянии. Отрицание ценностей этого мира, водка, презрение к другой жизни, дремучее невежество, безродность, враждебность ко всему вне их, инстинкты вместо чувств.

Голой и беззащитной предстанет перед ними Русь…

Но и то правда, с самого дна жизни, трущоб и одного неизбывного горя поднимались люди. К счастью, свету и зажиточной жизни приобщались. А самое главное — давали ей свой разворот и свое понимание.

И дали!

И пальнули!

Аж до 90-х годов все того же печально-трагического столетия долетел стон!..

Если бы умнейший и энергичнейший из красных профессоров, товарищ Гойхбарг, обладал провидческим даром (мог заглядывать в будущее и читать его без затруднений), он не стал бы гробить время на сочинение обвинительного заключения. Возможно, он был идеалистом, но ведь не до такой степени, дабы приуготовлять себя и своих товарищей (согласно сценарию «женевской» твари) к роли предателей и врагов социалистического Отечества. Ну не беспределен же идеализм большевиков, хотя встречались и такие: раздирают на куски, позорят жену, полувзрослых дочерей, а они славят «женевских» умельцев и вождей. Это уж своего рода мазохисты. Размазывали плевки и кровь, благодарно заглядывали в глаза: «Слава Сталину! Слава партии!»

Воспитала и таких ленинская партия, гордится ими — ленинцы.

Я и сам знавал одного — бывшего редактора «Известий». Из его уст услышал. После года пыток на Лубянке, забитый насмерть, но не давший «нужных» показаний, он даже не мог сидеть — полулежал. На допросы и очередные мучительства его носили надзиратели (он слышал, как за стеной били жену — чтоб сломить его, — а показаний все равно не дал). Однажды дверь его одиночки распахнулась, на пороге стоял комбриг НКВД: без сомнения, изверг из извергов. Через какую ж кровь надлежало пройти в комбриги! Комбриг долго, со знанием смотрел на то, что осталось от бывшего редактора, и наконец изрек:

— Настоящий большевик!

И бывший редактор после двух десятков лет заключения и лагерей хранил слова этого изверга как высочайшую похвалу, своего рода орден: еще бы, настоящий большевик!.. И мне рассказывал с нескрываемой гордостью… именно не за свое действительно легендарное мужество, а за это — «настоящий большевик»…

Идея для них выше позора, бесчестья, страданий, лжи, надругательств, самих принципов и самой правды! И мучения их и народа не случайны, а следствие той самой преступной идеи — сколачивать счастье через насилие. Из той же цепи преступлений…