Юрий Власов - Огненный крест. Гибель адмирала

Офицеры на месте казни выломали доски, залитые кровью Романовых, — и понесли святынями…

Ездил туда Александр Васильевич, кровь не то что на стенах — потолок в брызгах, а около центральной лампочки кровь мазнула свод. Следователь Сергеев высказал предположение, что кого-то, возможно, и добивали. Поначалу ходили слухи, будто Александра Федоровна металась, пытаясь собой прикрыть разом всех детей, будто ползали недобитые княжны и их прикалывали, будто царь Николай умолял сохранить жизнь сыну…

Никто ничего не знал определенно, пока не взяли несколько человек из охраны дома Ипатьева, а с ними и некоторых участников расправы. Помнится, одного следователь Соколов привозил к нему и он, Верховный Правитель, задал несколько вопросов. Он хотел проверить, не искажает ли следствие настоящие события. Тут столько чувств, страстей, небылиц!..

До своих вопросов одному из палачей… кажется, Медведеву… да, Медведеву… Александр Васильевич считал, что добивать не пришлось. Выстрелы с трех-четырех шагов. Если в тело (ну как тут промахнуться!), пуля выворачивает кости, рвет тело до выхода из спины — потому и столько крови…

Оказалось же — добивали… Адмирал как-то не подумал, что стреляли не из винтовок, а пистолетов. Там пуля дает другой результат…

Александр Васильевич знал, и определенно: народ при всех недоразумениях с прежней властью, болях и обидах от этой власти в целом принял убийство царя и его семьи за злодеяние. Черным, каиновым делом показалось это каждому русскому человеку, разумеется, кроме большевиков и социалистов — у этих на всё свои ученые книги с оправданиями любых злодеяний. Вместо души и глаз у них письмена из их священных книг.

И убивают!

«Подышать бы напоследок солнцем…» — мечтает Александр Васильевич.

Александр Васильевич обладал ярко выраженным чувством ответственности перед историей. То, что он допускал для частного человека, уже считал совершенно недопустимым для человека на государственном посту…

И вдруг ему кажется, он даже широко открыл глаза и не шевелится, не спугнуть бы: за решетками оконца — темная синь неба, у куполов собора кружат стрижи, плывет тепло, и луч вязнет в листве. Зеленая мгла окружает, что-то шепчет, бормочет, но несмело, нежно. И не понять, что это — шорох листвы или голос Анны…

«Самодурный деспотизм тщетно старается уложить на прокрустово ложе императорской цензуры нашу бедную, поруганную, по рукам и ногам связанную мысль. Запертая в мрачной темнице, лишенная света, воздуха и пищи, прикованная на цепь к стене самодержавного произвола, неугомонная и ненавистная ему — мысль все-таки растет и крепнет. Она выросла из своих оков, и смирительная рубашка едва-едва сходится на ее наболевшей спине…

Никакие стены ее не удержат, никакие камни не преградят ее пути. Она пройдет всюду, и никакая власть не в силах помирить ее с темницей, приучить к могильному безмолвию…

Как ни уродуйте и ни оболванивайте человека, а все же вы не можете истребить в нем потребность думать…» [24] Из очерка Ткачева «Анархия мысли».

Петр Никитич Ткачев родился в 1844 г. в небогатой семье псковских дворян. Учился в университете. Арестовывался. Сотрудничал с Нечаевым и Лавровым. Бежал в 1873 г. из ссылки за границу; в 1875–1881 гг. издавал там журнал «Набат», одновременно печатаясь в газете Бланки [25] Бланки, Луи Огюст (1805–1881) — французский революционер-заговорщик. Он не возлагал надежд на всеобщее избирательное право и считал, что для достижения социалистического устройства общества необходимо установить «диктатуру сознательного меньшинства нации». Путь к такой диктатуре — заговор и восстание. «Ни бога, ни хозяина». Скончался в парижской психиатрической больнице 40 с небольшим лет.

Никто из современников и предположить не мог, какую роль в истории России сыграет его теория революции.

Петр Никитич не сомневался, что Россия может избежать капиталистического пути развития. Для этого нужно готовить социалистическую революцию и в подходящий момент провести.

Народ темен, особенно крестьянство. Следует не просвещением готовить революцию, а, наоборот, она должна предшествовать просвещению: а для сего создать конспиративную, строго централизованную партию якобинского толка.

Партия должна развернуть подрывную разрушительную работу против царской власти и взорвать ее. Действия должны быть решительные и твердые, как у якобинцев. Это предполагает террор как главное орудие захвата и удержания власти.

Следовательно, основа социалистической революции — переворот, а уже после и все остальное. Революционное меньшинство, во главе которого стоит партия, должно террором парализовать отпор господствующих классов и вообще всех, кто против партии, в том числе и сомневающихся.

Народ, по убеждению Ткачева, не способен на самостоятельное революционное творчество. Лишь сознательное партийное меньшинство, опираясь на созданный им государственный, централизованный аппарат, способно перестроить старое общество. Вот так: «ваять» из людей потребный «материал» по своему образу и подобию.

Движущая сила истории, по разумению Петра Никитича, — это только воля выдающихся личностей. Им созидать и творить будущее. Необходимо действовать, и прежде всего действовать.

Нет надобности объяснять, что эта программа почти целиком усваивается Лениным. В ряде положений их вообще невозможно разделить: слияние полное, органичное. Именно «попытку захватить власть» Ленин называет «величественной».

Он в восторге от программы насилия, которую до мелочей обмозговал Петр Никитич.

Не образовывать народ через профессиональные союзы, парламент, школу, левую прессу, приобщением к культуре и т. д., а, как стадо, погнать «дубинкой в рай» (как не вспомнить А. И. Шингарева!). Кровь, страдания, любые ошибки не имеют значения — мы всегда правы, только мы знаем, куда двигаться, только нам дано понимание цели и нам дано право судить, казнить, миловать. Это — право истории. Народ — лишь материал в руках вождей. Вожди созидают историю.

Ткачев — человек решительный. «Всякому, конечно, известно, — пишет он, — что существуют такие наивные люди, которые серьезно убеждены, что социальная революция может быть осуществлена посредством бумажных декретов…» [26] Из очерка Ткачева «Анархия мысли».

Что тут добавить? Только маньяк и мог прийти в восторг от всего этого живодерства.

Но, как мы увидим, за ним (нет, не за тем, кто скончался в парижской клинике для душевнобольных) двинет русское общество (оговоримся — не всё, далеко не всё).

Это урок того, куда могут увлечь не только одного или нескольких человек, но целый народ надрывность существования в кризисах, горе в войнах, обострение недовольства вообще плюс лживые разнузданные посулы, лозунги, развязывающие низменные инстинкты, в сочетании с посулами рая… — в могильный ров!..