Антуанетта Мэй - Жена Пилата, или Тайна прокуратора

За несколько недель до свадьбы Пилат купил для нас дом на Дафнской дороге. Вдоль этой дороги, проходящей по берегу реки Оронт под сенью деревьев, тянутся роскошные виллы. Богата земля, напоенная подземными ключами, и растущие там сады слывут своей красотой на весь мир. Ежегодно местные жители проводили конкурсы на лучшее владение.

Наша вилла, хотя и уступала по размерам другим, казалась сказочной. Она мне сразу понравилась. Но мой дом, как и муж, создавал для меня проблему. Я настроилась стать идеальной хозяйкой и посвятить всю себя созданию домашнего уюта. Так же, как Пилат решил сделать карьеру.

К моему удивлению, то, о чем я больше всего беспокоилась, оказалось легче всего достижимым. Я оказалась прилежной ученицей, а Пилат — умелым учителем. Мы быстро открыли для себя прелесть физической близости, любовных игр, жарких поцелуев, радовались своим глупым шуткам и говорили на своем языке интимного общения. Иногда мы брали большую лодку и плавали по реке. На берегу ее находилась наша вилла, среди лилий и спутавшихся, как зеленые волосы, водорослей. Сады, спускавшиеся к воде, были в цвету и благоухали. Мы часами находились в объятиях друг друга или нежились на подушках на палубе, наслаждаясь теплом. Пилат часто лежал обнаженным на солнце, и его тело покрывалось коричневым загаром, а я оставалась в тени под алым навесом. Муж восторгался моей кожей и сравнивал ее цвет со светло-янтарным. Я часто пела ему нежные песни, но случались дни, когда мы вообще не вставали из постели.

Так прошли две недели после нашей свадьбы. И вот Пилат проснулся рано утром и сказал, что у него должна состояться деловая встреча.

— Так быстро, — вздохнула я.

— Я хотел бы, чтобы мы пошли вместе. — Увидев мое удивление, он объяснил: — Я только представлю тебя, и ты оставишь нас. Наша беседа для тебя будет малоинтересна.

Я почувствовала, как у меня зарделось лицо от удовольствия. Деловые отношения исключали женщин.. Мое присутствие на встрече, пусть даже непродолжительное время, означало официальное представление.

Как издавна повелось в Риме, честолюбивые люди искали протекции и совета у более образованных и влиятельных, чем они, вельмож, становясь, в свою очередь, обязанными оказывать услуги своим покровителям. Подобно тому как Пилат полагался на благосклонность Германика, так и у него самого многие пытались искать расположения.

Я выросла в этой системе и воспринимала ее как должное, но часом позже, стоя радом с Пилатом в нашем атриуме и глядя на десятка два посетителей, я увидела все это в ином свете. От них пахло мылом, они были чисто выбриты и предстали во всем своем великолепии. Высокие и низкие, молодые и не очень, они стояли перед нами, и все, чего хотели, отражалось на их лицах. На Пилата они смотрели с восхищением и почтительностью. Я это видела. Сколько серьезности в их облике, сколько... Меня пробрала дрожь. Человек, стоявший позади всех, самый толстый, ненамного выше меня ростом, с широким, выступающим вперед подбородком и узкими голубыми глазами, поймал меня взглядом и расплылся в обезоруживающей улыбке. Безусловно, отношения между патроном и зависимыми от него людьми предполагали почтительность и даже подобострастие со стороны многих к единицам. Это шаткое равновесие могло нарушиться в одночасье. И все же в тот момент я испытала удовольствие оттого, что Пилат представил меня своей женой, хозяйкой дома.

— Что ты думаешь о моих партнерах? — спросил Пилат в тот вечер за ужином.

Удобно расположившись подле него на кушетке, я чувствовала себя счастливой. Сердце переполняла гордость. Я подняла голову и посмотрела на мужа:

— Ты им нравишься.

— Им нравится, что я делаю для них, — поправил он меня.

— Верно, но дело не только в этом.

— Едва ли, — сказал он, взяв бокал с вином, налитым слугой.

— Нет, правда, — продолжала настаивать я. — Они верят в твое будущее и, конечно, надеются получить от этого выгоду. Но это еще не все.

Пилат внимательно смотрел на меня поверх бокала:

— Что ты имеешь в виду?

Я помолчала немного, подыскивая правильные слова.

— Им нужно нечто большее, чем твоя протекция перед сановником, заимодавцем или офицером. Эти люди не просто хотят чего-то от тебя, они хотят пользоваться тобой. Они думают, если будут вертеться вокруг тебя, то им что-то достанется — от твоей живости, целеустремленности, молодости.

Пилат покачал головой, глядя на меня с некоторой осторожностью.

— Ты говоришь странные вещи. Откуда ты можешь знать, что они думают?

Я заметила беспокойство в его голосе.

— Это не только, что они думают, но и чувствуют. Сегодня утром до меня кое-что дошло.

Пилат поставил бокал на стол и, глядя на меня, спросил:

— Они тебе понравились все?

Я смаковала вино и раздумывала, почему мои слова представляют для него важность.

— Они все старались выглядеть в лучшем свете, показать свою значимость, — сказала я наконец. — Большинство из них понимают, на что идут, и не рассчитывают получить от тебя все. Вообще они мне нравятся, за исключением одного — Плутония. Я должна присмотреться к нему.

— Почему? — Снова настороженный взгляд, обращенный на меня.

— Не знаю, — ответила я в нерешительности. Что было такого в Плутонии? Я вспомнила его широкую улыбку... Его равнодушные глаза не улыбались. — В нем есть какая-то... Другие достаточно открытые. Ты знаешь, что у них на уме. Плутоний не такой. Он затаенный. Ты давно его знаешь?

— Нет, совсем недавно. Я раздумывал сегодня, почему он покинул наместника Пизона и перешел ко мне.

Последний свадебный подарок мы получили от отца Пилата. Я ахнула, когда раскрыла сверток и достала из него золотую тарелку. А всего их было двенадцать, и на каждой выгравирован астрологический знак.

— Их нужно немедленно обновить, — предложил Пилат. — Давай соберем гостей.

Я поблагодарила Исиду за такой восхитительный свадебный подарок. Мои родители подарили нам Рахиль.

Германик и Агриппина — первые в списке гостей. Как мне было известно, на Пилата произвело впечатление мое родство с правящей семьей Рима. Он обрадуется их присутствию, а я не стану особенно переживать из-за прихода моих родителей. «Если бы только на первый раз можно было ограничиться двумя парами», — подумала я. А то такое испытание! Г ости будут рассчитывать на хозяйку вроде мамы или даже Агриппины. Наше общественное и, возможно, политическое положение будет зависеть от этого званого вечера. Вдруг я подведу Пилата? Ситуация хуже некуда. Как хорошо, что тарелок всего двенадцать, а то Пилат захотел бы устроить банкет.

Позднее, почесывая затылок стерженьком для письма, я обдумывала меню вместе с мамой,

— Пилат расщедрился на ведение хозяйства, — заметила она, — поэтому он ждет чего-то особенного.