Антуанетта Мэй - Жена Пилата, или Тайна прокуратора

Я едва сдерживала себя, когда к финишу рвались два оставшихся соперника.

— Давай, «синий», жми! — надрывалась я.

Диокл, крепко стоя на ногах, наклонился вперед из колесницы и погонял лошадей. «Зеленый» возничий в пылу гонки приблизился на опасное расстояние к трибунам. Диокл, мчавшийся по прямой, начал обгонять «зеленого», который не уступал, отчаянно стегая свою гнедую пару. Я подпрыгнула и завопила от радости, но развязка еще была впереди. Гонщик зеленой колесницы при последней попытке вырваться вперед слишком резко повернул, чтобы пересечь дорожки. Его лошади споткнулись и упали. Возницу выбросило из колесницы, а она тут же рухнула на него. Он остался лежать неподвижно под грудой обломков.

Я сохраняла спокойствие, а вокруг творилось нечто невообразимое. Риск и азарт — вот что было главное в гонках. И все же мне хотелось, чтобы соревнования в ознаменование моей помолвки проходили иначе.

Я повернулась к Пилату:

— Один человек наверняка погиб, а может быть, двое. Зачем это?

— Хороший гонщик должен быть беспощадным, — заметил Пилат. — Так нужно для победы. Она достается тем, кто ради нее ничего не жалеет. Вам следует это знать.

Германик похлопал меня по спине:

— Это — твои гонки, девочка. Ты должна вручить приз победителю.

Дядя передал мне пальмовую ветвь, принесенную рабом. Я посмотрела на Пилата. Его глаза, обычно холодные, светились гордостью. Он поддерживал меня за локоть, когда мы спускались по ступенькам и выходили на скаковой круг. Я знала, что за нами наблюдают тысячи глаз.

Диокл, молодой светловолосый гонщик, был рабом. Поэтому приз должен достаться его владельцу — богатому купцу, кому также принадлежала упряжка. Глядя на улыбавшегося колесничего, я вспомнила о молодом Гладиаторе, кому я предсказала победу четыре года назад. Как его звали? Голтан? «Где он сейчас, — подумала я, — этот красивый, храбрый и энергичный юноша, предвкушавший новые победы? Что они принесли ему? Наверное, ничего».

Я вручила победителю пальмовую ветвь и повернулась к Пилату. Ничто сейчас не имело значения, кроме нас двоих.

На следующий день пришла Агриппина повидаться со мной. В руках она держала пакет, завернутый в марлевую ткань абрикосового цвета.

— Это подарок по случаю твоей помолвки, — объявила она. — Мы с Германиком хотим преподнести его сейчас.

Осторожно А развернула ткань, такую красивую, что мне захотелось сохранить ее. В ней была завернута резная шкатулка из слоновой кости. Открыв ее, я увидела два сверкающих звездных сапфира.

— Сережки! — воскликнула, я. — Какая прелесть!

Агриппина улыбнулась:

— Мы не сомневались, что они тебе понравятся. Под твои серые глаза. Их привезли, как мне сказали, из Индии.

Я крепко обняла тетю, а потом, взяв ее за руки, сказала:

— Мы решили устроить свадьбу в июне.

— Прекрасно! Я буду счастлива. Очень удачно сочетаться браком в священный месяц Юноны.

— Я так сочувствую Друзилле. Она, наверное, очень переживает, — попыталась оправдаться я.

— Сомневаюсь, — покачала головой Агриппина. — Ты относишься ко всему гораздо серьезнее, чем Друзилла. Я знаю свою дочь. Сегодня она вздыхает по Пилату, завтра будет кто-нибудь другой. Пробил твой час, и не надо думать о ком-то еще. Просто будь счастлива.

Да, я была без ума от счастья. Но все же что-то тревожило меня. Мама, занятая приготовлениями, отрывалась от своих многочисленных списков и отвечала на мои вопросы, но находила всякие предлоги, чтобы избегать разговоров на более интимные темы.

— Мать не хочет говорить о самом главном, — пожаловалась я Рахили.

Рахиль перестала штопать мою нижнюю тунику и улыбнулась:

— Вы имеете в виду то, что бывает между мужчиной и женщиной? Госпоже, наверное, известно, откуда берутся дети?

— Конечно, я знаю. Но как это? Мама сказала, нечего беспокоиться, это будет самая чудесная ночь в моей жизни.

Улыбка исчезла с лица Рахили.

— Самая чудесная ночь в жизни... Не каждой женщине так везет.

Я немного помолчала, обдумывая ее слова.

— А ты откуда знаешь?

Рахиль горько усмехнулась:

— Рабыни редко остаются девственницами. У моего первого хозяина было четверо сыновей, они по очереди спали со мной. Один из них — лишь Исида знает, кто именно, — стал отцом моего ребенка.

— У тебя есть ребенок? Ты мне ничего не рассказывала.

Она пожала плечами:

— А что рассказывать? Давиду исполнится шесть лет, если он жив.

— Ты не знаешь, где он?

— Его отняли у меня и продали, — сказала Рахиль безжизненным голосом. Я обняла ее, но она высвободилась. — Давид никогда не был моим, и я не любила никого из его возможных отцов. Давайте поговорим о приятном. — Она снова принялась шить. — Ваша мама — счастливая женщина, обожающая своего мужа. И я уверена, у них была чудесная брачная ночь. Почему у вас может оказаться иначе?

Я задумалась.

— Пилат такой красивый, такой уверенный в себе. Он везде побывал, многое видел. К нему льнут разные женщины: и знатные дамы, и рабыни. Он так много знает, а я — ничего.

— Это хорошо, — убеждала меня Рахиль. — Его опытность доставит вам еще больше наслаждения. Ваш муж будет руководить вами.

— А что, если... — У меня задрожал голос. — Если я не доставлю ему удовольствия?

— Исида позаботилась и об этом. Она вас не оставит.

Считается плохой приметой, если кто-то из домочадцев увидит невесту в день свадьбы, поэтому я не спускалась вниз, но хорошо знала о происходящем там. Геба шепотом прочитала молитву Юноне, когда выкладывала свадебный пропитанный вином пирог на лавровые листья, разложенные на блюде. Наверх доносились запахи жарившихся павлинов, фазанов и молочных поросят. Я догадывалась, что на кухне кипит работа. Рабы вымыли стены, повесили гирлянды цветов на колоннах и разбросали ветки на начищенных до блеска мраморных полах. В триклинии мама суетилась, давая указания, как расставить банкетные кушетки.

На втором этаже Агриппина при содействии пяти самых благородных матрон Антиохии занималась организацией свадебной церемонии. Я не была знакома ни с одной из них, но их подбирали с оглядкой на Фортуну — все замужние, не вдовые. Когда Агриппина приблизилась ко мне с церемониальным копьем, у меня зашевелились волосы. Я наклонила голову и вся сжалась, а она этим оружием разделила волосы на шесть прядей, чтобы прогнать злых духов. Затем за дело взялись все пять женщин: они по очереди накладывали на мое лицо косметику.

Наконец мне на голову накинули белое полупрозрачное покрывало и завязали его на талии геркулесовым узлом. По обычаю только Пилат мог развязать его. Я много думала об этом моменте, страшась и страстно желая его. Будет ли Пилат доволен или разочарован тем, что увидит?