Антуанетта Мэй - Жена Пилата, или Тайна прокуратора

Окинув взглядом комнату, богато украшенную предметами из золота и бронзы, где преобладали темно-синий и ярко-пурпурный цвета, любимые Агриппиной, я обратила внимание, как тщательно подобраны гости-холостяки. Здесь, конечно, армейские офицеры, а также многообещающий молодой авгур [5] Авгур — в Древнем Риме — жрец, толковавший волю богов по природным явлениям, прорицатель. и сын марионеточного правителя Антиохии. Юлия благоволила к последнему. Как я знала, она украдкой один раз встречалась с ним. Я была бы не прочь вот так видеться с Пилатом, но что-то меня останавливало.

Я затрепетала, когда заметила, что он смотрит на меня. Пилат улыбнулся мне своей очаровательной улыбкой, и мурашки побежали по спине. Он кивнул центуриону, с которым разговаривал, и широкими шагами пересек комнату. Подсев на стеганую козетку рядом со мной, он шепнул мне на ухо:

— Говорят, женская красота неувядаема.

Удивленная, я проследила за его взглядом, устремленным на маму, стоявшую поодаль в окружении друзей.

— Она все еще очень красива, — сказал он.

— Мама отличается и внутренней красотой, — добавила я. — Просто ее нужно хорошо знать.

Он подал знак проходившей мимо рабыне, взял два бокала с вином и подал мне один из них.

— Вы унаследовали ее красоту, но в вас есть и нечто другое — некоторая таинственность. Невозможно представить, что у вас на уме. А вдобавок, — он наклонился ближе и снова прошептал: — что-то вроде озорства. Иногда кажется, вы способны перевернуть все вверх дном шутки ради.

— Может быть, — согласилась я и, глядя на него поверх бокала, подумала, как хорошо действует заклинание.

За спиной Пилата я увидела приближавшегося к нам Германика с лирой под мышкой. Какая досада! Мне не хотелось, чтобы нам помешали.

— Я отправил прочь жонглеров, — сказал он. — Самый толстый дважды уронил факел. Кроме того, они наделали столько шума. Мне бы хотелось, чтобы ты спела, Клавдия. Как тогда в Галлии. Я так давно не слышал твоего замечательного голоса.

Я показала подбородком на Друзиллу и Юлию:

— Вы имеете в виду нас троих?

Я с грустью подумала о Марцелле. Мы все четверо занимались с одним преподавателем и часто пели на семейных торжествах и даже иногда выступали перед легионерами.

— У тебя самый нежный голос. Другие не в счет. — Видимо, почувствовав мое нежелание, он повелительным тоном сказал: — Спой нам!

Я внимательно смотрела на доброго, удивительно сдержанного человека, знакомого мне всю жизнь, человека, чье природное обаяние прекрасно сочеталось с властностью. Почему сейчас он выглядел таким усталым? Последнее время Германик часто потирал лоб. И кажется, ходил он медленнее. Что могло случиться?

Разговоры стихли, и все направили взоры на меня. Мне стало немного не по себе. В последние годы я редко пела вне родного дома и никогда одна. Я не хотела петь сейчас, но Германик протянул мне лиру:

— Пой!

Как я могла не согласиться?

Перебрав струны, я прочитала мысленно молитву Исиде и начала. Первым делом я исполнила военную шуточную песню, всегда забавлявшую Германика. Затем, осмелев, я спела веселую балладу, пародирующую историю про Леду и лебедя. Пилат подсел ближе и улыбался. Я заметила, как скучающее выражение на его лице сменилось удивлением. Я наслаждалась моментом, пока еще одно лицо не возникло в поле зрения. На меня сердито смотрела Друзилла.

Она любит Пилата. Осознание этого некогда могло бы привести меня в отчаяние. Кто бы не пожелал жениться на правнучке императора Августа? Но сейчас, когда заклинание так хорошо действовало, у меня вызвали жалость ее переживания, я ведь и сама испытывала их всего лишь несколькими днями раньше.

Все чаще во время утренних медитаций я видела изнуренное лицо Германика. Что беспокоит его? Потом почти сразу перед моим мысленным взором представало другое лицо — плоское и рябое — наместника Пизона. Без моей прозорливости и так все было ясно. С самого начала он служил источником всяческих неприятностей. Тиберий назначил его наместником, когда мы еще жили в Египте. До нашего прибытия в Антиохию Пизон со своей женой разместились во дворце. Германик не стал вмешиваться, проявив свойственное ему великодушие. Но сейчас мы ежедневно отмечали факты, говорившие о том, что наместник принял доброту за слабость. Армия Пизона являла полную противоположность тому, чего добивался Германик. Карьеристы получали повышение, офицеры, служившие верой и правдой, понижались в должности, на их место назначались проходимцы. Но это еще не все. Я чувствовала: вот-вот должно произойти что-то ужасное.

Я хотела поговорить на эту тему с отцом, но мы с ним виделись редко — он выполнял свои государственные обязанности, а меня захватили дела светской жизни. Наконец однажды вечером вся семья собралась дома, потому что неожиданно отменили званый обед на вилле Германика. Родители прекратили оживленный разговор, когда я вошла в триклиний [6] Триклиний — в Древнем Риме — обеденный стол с ложами по трем сторонам для возлежания во время еды, а также помещение, где он находился. . Мамины темные глаза сверкали, а у отца был озабоченный вид. Оба смотрели на меня, будто чего-то ждали, но чего именно, я не могла понять.

Я села на кушетку напротив них и, чтобы не отвлекаться на другие темы, решила взять быка за рога:

— Германик заболел?

— С чего ты взяла? — воскликнула мама. — Он здоров как конь. Прием отложили из-за пожара у них на кухне.

— Ты уверена? Он сильно похудел.

— Пизон причиняет ему массу неприятностей. — У отца было задумчивое выражение лица. — К Германику приходили главы городских гильдий и крестьяне. Они недовольны, что люди наместника вымогают деньги за «защиту».

Снова Пизон. Тощий, будто вечно голодный наместник и его жена Планцина, горделивая, тщеславная женщина с безграничной жаждой роскоши. Я помнила их по Риму. Они ни на шаг не отходили от Ливии. Мы умолкли, когда вошли Геба и Фест, подавшие фаршированные виноградные листья, финики и налившие вина.

— Почему Германик не пожалуется Тиберию? — спросила я, после того как мы снова остались одни.

Отец пожал плечами:

— Он жаловался. А император выразил удивление: как Германик мог поверить злонамеренным сплетням? Ни при каких условиях Пизона не снимут с поста.

Я задумалась. Снова появились Геба и Фест. Они принесли на блюде запеченную ногу кабана — подношение от Друза, лично убившего его копьем на охоте. Им понадобилось несколько минут, чтобы нарезать мясо и разложить по тарелкам. Потом они поклонились и наконец вышли — хоть ненадолго. У меня появилась возможность высказать тревожившее:

— Иметь дело с Пизоном небезопасно для всех нас, но я чувствую, есть еще что-то — зловещее, что витает над Германиком.