Антуанетта Мэй - Жена Пилата, или Тайна прокуратора

В первый раз я подумала о потере любимого дядюшки не просто как о личном горе. Будущее отца, и в меньшей степени — Пилата, было связано с проконсулом. Что будет с ними, если Германика не станет?

Каждое утро я посылала Рахиль к нему домой с цветами из нашего сада и приготовленными собственноручно блюдами. Юлия и Друзилла вернулись из Эфеса, где они проводили лето. Они внимательно и заботливо ухаживали за отцом, но какие бы усилия мы ни прилагали, ничего не помогало. Несмотря на старания рабов, постоянно соскребавших имя Германика со стены, каждое утро оно вновь появлялось, и всегда укороченным еще на одну букву.

Германик слабел на глазах. Когда осталась только одна буква, созвали всех членов семьи и друзей. Перед тем как Пилату выйти из дома, я упрашивала его взять меня с собой. Но он отказался наотрез.

— О чем ты думаешь? Твоя же мать нашла мертвого младенца в этом доме, подвергшемся проклятию.

— Мне ничего не грозит. Я не имею никакого отношения к происходящему там, — пыталась я убедить мужа. — Я сразу не распознала беременность, потому что ни о чем не думала, кроме как о дяде Германике.

— Вот именно, не думала.

Я в испуге посмотрела на него. Пилат немного смягчился.

— Но ты и сейчас не думаешь. Как (бы ты себя чувствовала, если бы зло перекинулось и на нашего ребенка?

Меня охватило отчаяние, и рука непроизвольно потянулась к систруму, висевшему на шее. Я кивнул в знак согласия и отвернулась.

Пилат возвратился вечером, когда i я сидела в саду и смотрела, как блестят в реке лучи заходящего солнца. С подавленным видом он сел возле меня.

— Он умер? — шепотом спросила я.

Пилат взял мою руку.

— Германик оставался мужественным до конца. Даже видавшие виды офицеры плакали. — Муж говорил хриплым голосом. — Для каждого из нас у него нашлось доброе слово, а тебе он просил передать вот что.

Я слушала, затаив дыхание.

— Он любит тебя и желает много радости в жизни. Он выразил надежду, что ты будешь такой же замечательной женой, как твоя мать и Агриппина. — Пилат нахмурился. — Германик говорил еще об одном, чего я не понял. Он был очень слаб.

Я едва сдерживала слезы.

— Так что же он сказал?

— Он вспоминал о каком-то давно увиденном тобой сне. Кажется, про волка. Он сожалел, что отнесся недостаточно серьезно к твоему сновидению. «Предсказание сбывается», — произнес он. — Пилат покачал головой. — Несомненно, это — бред умирающего человека.

— Конечно, — вымолвила я, опустив глаза. - А что еще?

— Он просил нас отомстить за его смерть. «Передайте Тиберию, к моей смерти причастны Пизон и Пландина, — прохрипел он. — Скажите народу Рима, что я вверяю ему свою жену и детей». Потом он взял Агриппину за руку. — Голос Пилата сорвался. — И жизнь его оборвалась.

— Я должна была быть там. — Рыдания душили меня.

Пилат попытался обнять меня, но тело мое оцепенело.

Во всем цивилизованном мире Германик прославился как справедливый и терпимый человек, вестник мира и процветания. Во время нашей двухгодичной инспекционной поездки по провинциям толпы людей, тысячи мужчин, женщин и детей сердечно приветствовали его. Я вспоминала, как подобно золотому дождю на него сыпались бархатцы, б5росаемые с крыш жителями городов, как женщины, желая только прикоснуться к краю его тоги, прорывались сквозь строй охранявших солдат. Харизматическая личность проконсула во всех вселяла уверенность, ибо все, что хорошо для Рима, хорошо для мира.

Сейчас мир погрузился в траур. Люди забрасывали камнями храмы и вышвыривали домашних божков на улицы. Даже варвары прекратили междоусобицы, будто их дом постигла трагедия.

Забальзамированное тело Германика оставалось доступным для прощания почти целый месяц. Чтобы отдать последние почести, прибыли министры из Испании, Галлии и Северной Африки. Были устроены пышные похороны. Тысячи людей с цветами шли через ворота в Антиохию. В лучах солнца сверкали доспехи на воинах и драгоценности на дамах, проходивших мимо гроба. Когда мы всей семьей подошли к Агриппине и ее детям под пурпурным пологом, вдруг появился офицер и что-то шепнул папе на ухо. Я заметила выражение озабоченности на его лице, отец извинился и оставил нас.

Заиграли музыканты. В моем представлении, музыка помогала душе Германика приготовиться к загробной жизни. Сильные мира сего один за другим преклоняли колена перед погребальным костром, поднимались и воздавали хвалу почившему военачальнику и государственному мужу. Юлия и Друзилла рыдали, Агриппина кусала губы, Друз и Нерон, без кровинки на лице, стояли, прижав к бокам стиснутые кулаки, Калигула тихо сидел, погруженный в свои мысли.

Речи закончились. Агриппина в сопровождении почетного караула медленно подошла к гробу. Она нежно в последний раз провела руками по лицу мужа и пальцами раздвинула его губы. Я видела, как она положила небольшую золотую монету ему под язык. Она понадобится Германику, чтобы заплатить паромщику, который будет перевозить его через реку Стикс [9] Стикс [ гр. Styx] — в древнегреческой мифологии — одна из рек подземного царства, в которой обитали души умерших. .

Агриппина отошла назад, а Сентий, новый назначенный наместник, поджег погребальный костер. Я инстинктивно отпрянула, когда языки пламени взметнулись высоко вверх. Ударили барабаны и зазвучали трубы. Дети Германика ближе подошли к пылающему костру и сделали щедрые дары, бросив в огонь пищу и одежду. Кто знает, может быть, это понадобится душе, покинувшей тело, в новой жизни? Когда погаснет огонь, место кремации польют вином. Прах соберут в урну. Видеть все это я больше не могла.

— У Германика есть много общего с Александром, — сказал мне Пилат. — Оба — великие и многообещающие деятели, оба ушли из жизни молодыми, оба стали жертвами предательства на чужой земле.

Я посмотрела на собравшуюся толпу, многие плакали.

— Если бы он с самого начала занял решительную позицию в отношении Пизона... Одна хорошая знакомая моей матери — она сейчас на Хиосе — написала ей, что Пизон сделал благодарственные жертвоприношения, когда до него дошла весть о смерти Германика. А Планцина! Она сняла траур, носимый по сестре, и надела красный наряд. Как тебе это нравится?

— Дальше ехать некуда! — возмутилась я.

В этот момент я увидела отца, протискивавшегося сквозь толпу. Подойдя к нам, он сказал:

— Пизон в донесении Тиберию обвинил Германика в измене. — Потом он взял Пилата за локоть и добавил: — Есть еще одна новость. Пизон собирает войска для наступления. Он намеревается завладеть Сирией. Готовьтесь к обороне.

В последующие недели мама и Агриппина менялись буквально у меня на глазах. Эти две женщины стали совершенно непохожими на самих себя. Агриппина, мертвенно-бледная, сидела молча, погруженная в свои мысли. А мать носилась туда-сюда с подушками, компрессами, настойками, стараясь предупредить малейшее желание или прихоть вдовы. Безвозвратная потеря, пережитая Агриппиной, устранила прежние расхождения между ними, подлинные и мнимые.