Антуанетта Мэй - Жена Пилата, или Тайна прокуратора

Несколькими днями позже мы получили короткую записку из Террачины, где служили Нерон и Друз, об их встрече со своей матерью вместе с братом Германика Клавдием. Поражало отсутствие императора и Ливии. «Что это значит? — задавалась вопросом мама. — Они считают траур ниже своего достоинства или опасаются, что общественность заметит неискренность на их лицах? Я боюсь за Агриппину, боюсь за нас всех».

Желая немедленно обсудить последние события с Пилатом, я встала с постели. Глянув на простыню, я увидела красное пятно, где лежала, и вдруг почувствовала липкую влажность между ног. Я позвала Рахиль, немедленно пославшую раба за доктором Петронием.

Лежа на кушетке с согнутыми в коленях ногами, я думала, почему так долго не идет доктор. Где он может быть? Казалось, прошла вечность, прежде чем он наконец появился. В свойственной ему сердечной манере — такой неискренней, решила я — стал меня успокаивать:

— Кровотечение остановилось. Совсем не о чем тревожиться. — Петроний дал Рахили мешочек с протертым маком и сказал: — Это успокоит ее. Смешай с молоком и медом. Самое главное — госпожа Клавдия не должна вставать.

Его обходительные манеры вовсе не развеяли мои страхи. Я срочно послала Рахиль в храм Исиды с запиской, в которой просила мистагога дать какое-нибудь снадобье.

— Дорогая Исида, не оставляй меня! — снова и снова молила я.

В течение двух последующих недель пришлось лежать в постели. Иногда мы завтракали вместе с Пилатом, но по большей части он из-за своей занятости не бывал дома. Меня одолевало чувство одиночества. Но вот как-то дождливым утром с пристани прибежал, тяжело переводя дух, наш главный раб. Я села на кушетке и трясущимися руками развернула принесенный им папирусный свисток с императорской печатью. Комок встал у меня в горле, когда я увидела знакомый почерк.

«Наконец-то мы в Риме, в кругу друзей. Каждому есть что рассказать. Я так рада. — Остальное удавалось разобрать с трудом. Слезы размыли часть слов, написанных размашистым почерком Агриппины. У меня самой пелена застилала глаза, когда я читала, как люди реагировали на смерть Германика... — Разоренные алтари... Обряды признания детей взрослыми не проводятся... Стоит декабрь... Сатурналия... Никто не празднует...» В конце тетя писала: «Такое впечатление, что в каждом доме оплакивают любимого главу семейства».

В своем письме отец рассказывал, как прах Германика доставлялся в Мавзолей Августа.

«В то хмурое утро, — писал он, — улицы были запружены народом, на Марсовом поле колыхалось море факелов. Люди разных сословий — солдаты в доспехах, патриции, простолюдины, чиновники и рабы — стояли в скорбном молчании и гневе. В гневе, потому что это была пародия, неуважение к памяти Германика. Император не только не присутствовал на церемонии, он не распорядился об отдании государственных почестей. Никто не произносил речей, не исполнялись траурные гимны». Отец писал в заключение: «Германика не вернуть друзьям и стране. Вчера вечером я слышал, как старый торговец, закрывая свою лавку, сказал: “Такое чувство, будто солнце закатилось навечно”».

Я закрыла тяжелые веки и откинулась на атласные подушки. Свиток упал из рук, у меня не было сил поднять его. Легко понять чувства безвестного лавочника. Мучительные спазмы, корчившие меня, прекратились, кровотечение, из-за которого я чуть не лишилась жизни, остановилось, но сына, с кем мы связывали такие надежды и ожидания, я потеряла. У меня произошел выкидыш.

Никто ничего не мог понять, и прежде всего Пилат.

— Ты же была только на пятом месяце, — удивлялся он.

— Вы еще можете родить ребенка, — успокаивала меня Рахиль.

Пилат был готов действовать безотлагательно, но Петроний не советовал ему:

— Нет причин опасаться, что у вас не будет прекрасной семьи, однако дайте Клавдии какое-то время. Разумнее подождать полгода.

Неготовая зачать другого ребенка сейчас, когда у меня болела душа из-за потери первого, я чувствовала признательность доктору. Пилат мог считать, что это еще не было живое существо, мне же потерянный ребенок представлялся плодом нашей ранней страсти. Никакой другой не станет тем, которого я носила. Почему Исида отреклась от меня? День проходил за днем. Замкнувшись в себе, я сидела одна и ни с кем не разговаривала. А о чем говорить? И кому поведать мои печали? Куда-то подевалась даже моя любимая кошка Геката. Мне пришлось встать и искать ее по всему дому. Но ее и след простыл.

Государственные дела все чаще требовали отсутствия Пилата дома. Вечерами я сидела в мраморном павильоне, его постройкой я занялась в качестве приятного времяпрепровождения после отъезда родителей. Он представлял собой небольшое круглое сооружение с перекрытием, поддерживаемым шестью колоннами с канелюрами. Между колоннами висели светильники, а у основания располагались миниатюрные фонтаны. От павильона к реке спускались дорожки, освещаемые неярким светом бронзовых ламп. Годом раньше я познакомилась с лучшим в Антиохии садовником и сейчас, в наступившую весну, добилась, следуя его советам, изумительного сочетания распустившихся цветов и ароматов.

Однажды вечером, когда я лежала на кушетке среди подушек, погруженная в мысли, появилась Геката с крошечным полосатым котенком в зубах. Она положила пушистый мяукающий комочек у моих ног и удалилась. Через некоторое время рядом со мной копошилась кошачья тройня. Весна — время возрождения и обновления... Я нежно погладила мягкого желтого котенка, не имевшего ни малейшего сходства со своей черной мамашей.

— Никак, твоя новая любовь — лев? — спросила я Гекату. Она искоса посмотрела на меня с выражением гордости в своих зеленых глазах.

На следующий день я приказала немедленно начать строительство открытого бассейна. Посередине будет стоять мраморная статуя, заказанная любимому скульптору Пилата Мариусу. Это он так точно передал внутренний облик Марцеллы и на удивление удачно соединил лицо моего свекра с фигурой Аполлона. На сей раз его творением станет Венера, выходящая из раковины, как напоминание миру, и в особенности Пилату, что мои предки, по преданию, происходили от самой богини любви. Я намеревалась устроить для мужа особый ужин, своего рода сюрприз и празднование, и пренебречь предостережением Петрония. Прошло уже более трех месяцев после выкидыша — вполне достаточно.

Я позаботилась о том, чтобы повара приготовили любимые блюда Пилата. Во время ужина слух нам услаждало трио лютнистов, потом они вышли за нами в сад. Бассейн со скульптурой были накрыты при строительстве. Сейчас настало время их торжественного открытия. Я с нетерпением смотрела на Пилата, когда рабы снимали белые полотна.