Антуанетта Мэй - Жена Пилата, или Тайна прокуратора

— Пилат сделал правильный выбор. Ты делаешь честь человеку с его амбициями. Эта походка, великолепное платье, такое экзотическое.

— Мне повезло с учителями.

— То были счастливые времена...

— Явно не такие, как сейчас.

Я окинула взглядом комнату, чистую и прибранную, но обставленную старой мебелью, очевидно, сменившей не одного владельца. Где великолепные гобелены Агриппины, мраморные статуи и произведения древнего этрусского искусства?

— Ничего уже нет, — сказала она, словно прочитав мои мысли. — Тиберий конфисковал почти все. Немногое оставшееся пришлось продать. Я пыталась за выкуп освободить сыновей. — Она едва сдерживала слезы.— Клавдия, тебе не следовало сюда приходить. Как только Пилат мог разрешить? Единственная вина твоих родителей состояла в том, что они сохраняли верность Германику. Ты, наверное, должна ненавидеть меня.

Я обняла ее и крепко прижала к себе, пряча слезы, катившиеся из глаз.

— Мои родители сделали свой выбор. И я тоже.

— Дорогая моя девочка! — Она взяла меня за руку и повела в укромный уголок, где хранились семейные реликвии. — Я думала, что, разделавшись с моей семьей, Тиберий успокоится, но он решил запугать каждого из моих друзей.

Я села на шаткий стул напротив ее кушетки.

— Тетя, ты видела Марцеллу? Я не могу дождаться, когда закончится ее затворничество. Прошло уже столько времени...

— Твоя сестра проявила исключительную преданность. Она приходила сюда на прошлой неделе. Меня поражает, что она нашла в себе силы простить меня за ту злосчастную историю с Калигулой. Сколько раз я корила себя за то, что поддалась Ливии. — Глаза Агриппины наполнились слезами. — Судьба безжалостна. Из сыновей у меня остался один Калигула, и то только благодаря благосклонности к нему Ливии. Сейчас он живет у нее во дворце. Я очень скучаю по сыну.

Я воздержалась высказывать мнение относительно злой шутки, которую сыграла судьба. Агриппина хлебнула горя. И это ужасное место... Импульсивно я наклонилась и взяла ее за руку.

— Тетя, ты забыла, кто ты. Нам не пристало вести себя подобно крысам, загнанным в подвал. Я устрою прием такой, как раньше.

Агриппина повеселела.

— Мы с девочками так давно никуда не выбирались. Я так рада, что ты вернулась. Я слышала, у тебя шикарный дом.

— Мать Пилата не знала счета деньгам, вот она и тратила их направо и налево. — Я в смущении пожала плечами. — Мама тоже была бы не прочь ни в чем себе не отказывать. Я так часто вспоминаю ее.

— Лучше не стоит, — перебила меня Агриппина. — Достаточно знать, что она была бы счастлива и гордилась тобой.

Я терялась в догадках, как расценила бы мама мое посещение тети. Что касается Пилата, то он пришел в ярость, когда в тот вечер я все рассказала ему. Я не только пренебрегла его предостережением не появляться в доме Агриппины, но и завела разговор о приеме.

— Ты сошла с ума! — взревел он. — Вопреки твоим порочащим связям мне удалось наладить отношения с императором, а ты выкидываешь такой фортель. Ты хочешь лишить меня шанса получить продвижение?

— Пожалуйста, Пилат, — начала я, стараясь не плакать, — это мои единственные оставшиеся родственники. Агриппина такая замученная, она стала как тень. Если бы ты ее только видел.

— Я не хочу видеть ее. Я не хочу, чтобы ты виделась с ней. Я не ясно выразился? Ты меня плохо слышишь?

— Я тебя прекрасно слышу. Не сердись. Но я обещала. Я сказала Агриппине, что устрою званый обед, как в старые добрые времена.

— Клавдия! — Он взял меня за плечи и посмотрел прямо в глаза. — Уже никогда не будет как прежде. Мы должны идти дальше.

— Но я дала слово. Я сказала, что мы устроим званый обед, когда будут проходить Римские игры. Я хочу пригласить...

— Римские игры проводятся в разгар праздника урожая. В своем ли ты уме?

— Пожалуйста, Пилат. Может быть, в какое-то другое время. Просто пригласим гостей. Только наших новых друзей.

— О чем ты говоришь? С твоими родичами у нас не будет друзей.

— Ну хорошо. Тогда только родственники. Мы бы снова почувствовали себя счастливыми и в безопасности, как раньше. — Я умоляюще посмотрела на него.

Ни один мускул не дрогнул на лице Пилата — посмертная маска, да и только.

— Ну ладно, Клавдия, — со вздохом сказал он, — если для тебя это так важно... Но никаких друзей, никаких артистов для развлечения гостей. Никого, кроме твоей тети, ее дочерей и, конечно, Марцеллы. Если кто-нибудь пронюхает об этом, могут быть неприятности.

У меня гора свалилась с плеч. Я повернулась, чтобы уйти. Голова уже была занята различными планами. Но Пилат остановил меня, положив руку на плечо:

— Постой.

Теперь-то что? Я задержала дыхание и напряглась.

— Ты не исполняла супружеские обязанности с тех пор, как вернулась из храма Исиды. Сегодня ночью ты разделишь со мной постель.

Чтобы устроить обед для узкого круга родственников, я затратила не меньше усилий, чем на проведение одного из приемов Пилата. Я снова и снова вспоминала об отце и матери, когда продумывала детали приема гостей. Как жаль, что рядом нет моих родителей. Мама давала бы мне советы, а отец радовался бы, видя, как мы хлопочем. Я вытирала слезы, капавшие на табличку, когда делала на ней записи. Пусть немногочислен круг приглашенных, но наша встреча должна стать большим событием.

На закуску всем подали тунца в остром соусе с гарниром из салата-латука, душистой руты и лука. Затем горячее: устрицы, фаршированные мясом дичи, и запеченные мозги страуса — любимое кушанье отца, которое мама часто для него готовила. На десерт вышедшие вереницей рабы с торжественным видом вынесли блюда со сладостями и кондитерскими изделиями, причем каждый последующий деликатес по изысканности превосходил предыдущий. Под конец в тот теплый осенний вечер сенсацией стал снег, доставленный с северных гор. Хотя он по большей части растаял на тарелке, произведенный им эффект был ошеломляющим.

Пилат категорически заявил: никаких танцоров, комических артистов, музыкантов или фокусников. Правда, нам повезло с одной из наших рабынь, весьма неплохо игравшей на флейте. Но, даже не будь ее, мы бы не скучали, потому что не могли наговориться. Сначала на нас нахлынули горькие воспоминания. Разве забудешь потерю близких? Но потом радость встречи пересилила печаль. Мы больше не скрывали восторга. Вечер прошел замечательно. Агриппина все еще поражала своим царственным видом, хотя облачилась в остатки прежней роскоши. Длинноногая «крошка» Агрипилла, которой исполнилось уже одиннадцать, беспрестанно смеялась. Друзилла и Юлия, слегка похудевшие и в простых нарядах, стали еще более привлекательными по сравнению с тем, какими они мне запомнились в Антиохии. Но Марцелла все же оставалась первой красавицей нашей семьи. В белых одеждах и с простой прической, она привлекала к себе внимание, прежде всего своими миндалевидными глазами — таинственными и умными, чарующим, бархатистым голосом и неторопливой речью. Любые слова из ее уст звучали как нежное воркование. Немыслимо представить, что весталкам возбранялся даже легкий флирт. А за нарушение обета целомудрия их хоронили заживо.