Пьер Понсон дю Террайль - Бал жертв

— О, да!

— Зачем ты сделал мне знак уйти?

— Я не хочу, чтобы Бернье меня узнал.

— Это правильно. Но куда мы пойдем?

— В Рош, конечно. До рассвета еще далеко.

— Но капитан заприметил, что мы ушли.

— Жакомэ скажет, что мы его соседи.

— Но разве мы бросим бедного Жакомэ?

— Он вне опасности. С ним дочь — этого достаточно. Однако подожди…

Каднэ отворил дверь хижины и позвал Мьетту. Она вышла.

— Успокойся, твой отец не умрет, — сказал Каднэ, — он даже не подвергается никакой опасности. Месье Анри пришлет за ним завтра носилки, и вы оба переселитесь в Рош, где за ним будут ухаживать.

— А вы разве уходите, месье Каднэ? — спросила молодая девушка.

— Да.

— Вы оставляете моего отца?

— Я тебе говорю, что он не подвергается никакой опасности.

— Но зачем вы уходите?

— Чтоб меня не узнал пришедший господин.

— А я его узнала! — сказала Мьетта. — Это друг месье Анри, капитан Бернье.

— Выслушай же меня!

— Слушаю, месье Каднэ.

— Если он спросит, кто мы, скажи, что мы соседние дровосеки.

— О, будьте спокойны, месье Каднэ! — сказала девочка. — Я умею молчать… Но вы меня уверяете, что мой отец…

— Я уверяю тебя, что твой отец ранен легко. Через неделю он будет совсем здоров. Прощай, малютка.

— Прощайте, месье Каднэ.

Мьетта воротилась в хижину, где, отогреваясь мало-помалу, Лукреция начала приходить в себя. А два друга ушли с ружьями на плечах. Напротив хижины Жакомэ тропинка вела прямо в Рош. Мы уже говорили, что замок Рош находился на берегу Ионны. Пожар фермы Раводьер не уменьшался и отбрасывал такой свет, что оба друга шли, как днем.

— Ферма все горит, — сказал Машфер. — И кто же ее поджег?

— Республиканцы, отвергнутые Директорией.

— Ты думаешь?

— Я в этом уверен, друг мой, и Жакомэ тоже.

— То есть такие люди, как бригадный начальник Солероль?

— Непременно, он глава поджигателей в этой стране.

— Но ты забываешь одно…

— Что такое?

— Эта ферма принадлежит ему.

— Как ты простодушен, мой бедный Машфер! Бригадный начальник знает, что состояние его жены может ускользнуть от него не сегодня-завтра, и в таком случае почему же не сжечь ферму, только бы достигнуть цели.

— Это справедливо.

Пока они разговаривали таким образом, идя быстрыми шагами, потому что ночь была очень холодна, они услыхали топот лошади в лесу, эта лошадь появилась на дороге, которая вела из Фуронна в Мальи. Всадник усиленно погонял свою лошадь (большую рабочую лошадь), но, приметив двух путников, тотчас остановился и закричал:

— Эй, друзья!

— Что тебе нужно, гражданин? — ответил Машфер.

— Вы знаете, что это горит по ту сторону леса?

— Ферма.

— Ферма! Господи боже мой!

— Да, Раводьер.

— Это ферма моего отца! Ах, разбойники!

Он погнал лошадь скорее.

— Еще одна романтическая встреча! — сказал Машфер.

— Кто знает, может быть, еще не все кончилось, — заметил Каднэ.

— Но прежде я хочу знать конец истории сержанта Бернье и Лукреции.

— Я тебе доскажу.

Каднэ продолжал рассказ:

— Сержант Бернье переходил от удивления к удивлению; накануне он видел Лукрецию в скромном платье из холста; она привела его в шестой этаж, в мансарду, говоря, что это ее квартира, и вот он находит ее в великолепных комнатах, в бархатном пунцовом пеньюаре, который оттенял ее матовую белизну, оставляя полуобнаженными роскошные плечи, по которым в беспорядке рассыпались черные, как эбен, волосы.

— Вы не верите вашим глазам? — сказала Лукреция, протягивая сержанту руку с печальной улыбкой.

— В самом деле… — пролепетал Бернье.

— Несколько слов объяснят вам эту странную тайну.

— Я вас слушаю, — отвечал сержант, продолжая стоять перед нею.

— Поверите ли вы, — начала опять Лукреция, — что я бедная девушка, почти без всяких средств, оставившая родительский дом и не имеющая другого убежища, кроме той жалкой комнаты, в которую я вас водила вчера?

— А вся эта роскошь?

— Не моя. Даже платье, которое на мне, не мое.

— Извините меня, я бедный солдат и не умею отгадывать загадки.

— Вы слышали этого человека, который приходил ко мне прошлой ночью и с которым я ушла?

— Да, и если я не видел его лица, то по крайней мере узнал его голос.

— Я слыву протеже этого человека.

— А это правда?

— Да.

— И вся эта роскошь от него?

— Конечно. Говорю вам, в глазах всех я принадлежу ему.

— Но… для чего?

— Это тайна и для вас и для меня…

— Вы справедливо употребляете это слово, потому что да покарает меня Господь, если я понимаю тут хоть что-нибудь!

Лукреция пристально посмотрела на него.

— Послушайте, — сказала она, — вы защитили меня вчера… У вас откровенные и честные глаза… Я считаю вас благородным человеком.

— Вы правы, — холодно сказал Бернье.

— Я окружена людьми, которых не знаю; какая у них цель — это мне неизвестно, и я, боюсь… Вчера, когда я увидела вас, мне показалось, что я нашла друга, покровителя… Человека, который осветит хаос мрака, в котором проходит моя жизнь.

Бернье смотрел на нее с горестным удивлением, потому что молодая женщина была бледна и печальна и грудь ее поднималась с трудом. Она продолжала:

— Я бедная деревенская девушка. Безнадежная любовь привела меня в Париж.

— Вы, однако, так прекрасны, что любовь, о которой вы говорите, не может быть лишена надежды, — возразил Бернье.

— Однако она безнадежна, — прошептала Лукреция, и слеза заблистала на ее черных ресницах. — Я любила и теперь еще горячо люблю человека, который никогда не думал обо мне, графа Анри Жюто де Верньера…

Машфер перебил Каднэ восклицанием удивления.

— Подожди, — возразил Каднэ.

— Я узнала однажды, — продолжала Лукреция, — что граф де Верньер женится на своей кузине, тогда отчаяние овладело мною… Я оставила тот край… Куда я шла, я сама не знала… Я бродила по дорогам, прося милостыню, и через десять дней дотащилась до ворот большого города, это был Париж. Какой-то человек поднял меня, умирающую, у тумбы, к которой я прислонилась. Этого человека звали маркиз де Верньер, и он был кузен человека, любимого мною. Я его часто видела в нашем краю, и он узнал меня. Он отвел меня сначала к себе, потом на другой день поместил в той комнате, куда я вас водила прошлой ночью. Он находил меня красивой, старался внушить мне любовь, но я любила другого и была глуха к его любви. С тех пор его любовь ко мне все увеличивалась, а я все ему сопротивлялась.

— Но почему все считают вас его любовницей? — спросил Бернье.

— Однажды он пришел в мою мансарду. Я зарабатывала хлеб иголкой и не хотела ничего принять от него.

— Лукреция, — сказал он мне, — вы все еще любите Анри?

— Более прежнего, — отвечала я.