Пьер Понсон дю Террайль - Бал жертв

— Понимаю! — сказал печально Бернье.

Он смотрел на Лукрецию и находил ее прекрасной.

— У вас в сердце большая любовь? — спросил сержант после минутного молчания.

— Любовь безнадежная.

Голос ее изменился, когда она произнесла эти слова.

— Но какой же безумный имеет счастье быть любимым вами и так слеп, что не видит этого?

Она покачала головой.

— Это моя тайна… Не спрашивайте, — отвечала она.

Бернье увидел слезы, заблиставшие на ее ресницах.

— Простите меня, — сказал он, — я вас огорчил.

Он поцеловал ей руку. Вдруг она вскочила и подбежала к окну.

— Что с вами? — спросил с удивлением сержант.

Она обернулась и приложила палец к губам.

— Ш-ш! — сказала она. — Послушайте!

Сержант услышал вдали свист, очевидно, это был сигнал. Лукреция побледнела.

— Чего вы боитесь? Ведь я здесь, — сказал Бернье.

Она тихо пожала ему руку.

— Это он… — сказала Лукреция. — Он придет.

— Кто? Капитан? — спросил сержант.

— Нет. Он.

Лукреция произнесла эти слова странным образом, то есть больше с ужасом, чем с нежностью.

— Он придет к вам?

— Да, я слышу его шаги на улице.

— И вы боитесь?

Женщина покачала головой.

— Я за себя не боюсь, когда вы здесь.

— Так за него?

— Да.

— Я его стану защищать.

Она поблагодарила его взглядом, но продолжала качать головой.

— Вы не друг его, — сказала она, — по крайней мере вы не можете быть ему другом.

— Почему же?

— Вы служите Республике.

— Но не гильотине, и не мое ремесло арестовывать аристократов.

Лукреция вздрогнула.

— Откуда, вы знаете? — спросила она.

— Я ничего не знаю… Но полагаю, что человек, которого вы ждете, аристократ.

— Да.

— И что вы любите его…

— Нет.

Бернье встал и сделал шаг к двери.

— Останьтесь, — сказала она.

— Я вам еще нужен?

В его голосе был оттенок иронии. Но Лукреция взяла его за обе руки и нежно их пожала.

— Вы человек с благородным сердцем, — сказала она, — и я все вам расскажу.

— Говорите.

— Ко мне почти каждую ночь приходит человек… Он ничего для меня не значит — клянусь вам… Это он свистел на улице… Теперь он поднимается на лестницу… Он придет сюда, а я не хочу, чтоб вы его видели…

— Мне надо уйти?

— Нет.

— Когда так, говорите же, я буду повиноваться.

Лукреция поняла с одного взгляда, что сержанту Бернье можно всецело доверять.

— Вы дадите завязать себе глаза? — спросила она.

— Гм! Это странно!

Он снова посмотрел на нее и увидел на ее лице такое беспокойство, что тотчас прибавил:

— Ну да!

— А когда я вам завяжу глаза, согласитесь ли вы стать за эту занавеску?

Она указала на полог кровати.

— Да.

— Но не видеть, не мешать, а только слушать… — продолжала она.

— Хорошо.

— Дадите ли вы мне слово солдата, что вы никогда не откроете того, что вы услышите?

— Клянусь честью!

Он вынул из кармана носовой платок и сказал:

— Завяжите мне глаза.

Каднэ продолжал:

— Лукреция взяла платок и завязала глаза сержанту, потом, отодвинув свою кровать, чтоб оставить пустое пространство между стеною и пологом кровати, она толкнула Бернье в это импровизированное убежище. Сержант услыхал шаги, проворно поднимавшиеся по лестнице и остановившиеся у порога комнаты. В это же время три раза постучали.

— Войдите! — сказала Лукреция взволнованным голосом.

Хлопнула дверь. Бернье услыхал резкий, повелительный, даже грубый голос, хотя его чистый и звучный тембр обнаруживал молодость.

— Лукреция, — сказал этот голос, — ты должна решиться.

— На что? — спросила она, дрожа.

— Ты знаешь… Следовать за мной.

— Когда?

— Сейчас.

— Но вы знаете, что он всюду преследует меня.

— Капитан?

— Да, он опять приходил сегодня.

— Сюда?

— О, нет!.. Туда.

— У меня в кармане пистолеты, тебе нечего бояться рядом со мной.

Бернье, стоя неподвижно за занавеской, услыхал, что Лукреция вздохнула.

— Моя милая Лукреция, — продолжал голос, пытавшийся казаться ласковым, — неужели ты наконец не полюбишь меня?

— Ах, маркиз, вы знаете, что это невозможно, — отвечала молодая девушка.

— Почему?

— Потому что сердце мое умерло.

— Сердце двадцатилетней женщины не умирает.

Бернье услыхал новый вздох, потом Лукреция продолжала:

— Маркиз, вы знаете наши условия?

— Знаю.

— Вы сделали из меня вашу невольницу, потому что вы носите имя, священное для меня. Я слыву вашей любовницей, потому что это предположение полезно нашим планам. Что за нужда! Честь Лукреции-куртизанки не дорога ни для кого…

— Лукреция!..

— Но я не смогу и не хочу вас любить. Итак, я должна идти с вами туда сегодня?

— Да.

— Хорошо, пойдемте.

— Все идет прекрасно. Наши меры приняты, мы успеем.

Лукреция опять вздохнула.

— Да поможет вам Господь! — сказала она. — Но мне с трудом верится, что муниципалитет и общины не узнали об этом.

«Ого! — подумал сержант Бернье. — Я, кажется, в центре заговора роялистов… Послушаем».

Но Лукреция, без сомнения, не хотевшая предупредить своего гостя о присутствии сержанта и, с другой стороны, может быть, боявшаяся, чтобы гость не вошел в подробности дела, вероятно, таинственного, с живостью прибавила:

— Уведите меня сейчас, я боюсь этого человека.

— Капитана?

— Да.

— Он любит тебя, как безумный, и очень жаль, что его надо щадить. Но нам невозможно поступить иначе. Пойдем!

Бернье, неподвижный и безмолвный в своем убежище, услыхал, как Лукреция отворила дверь, потом как гость переступил за порог. Тогда молодая девушка подошла к кровати и, приподняв занавесь, шепнула:

— Благодарю!

Бернье слышал, как она ушла и заперла дверь. Только при звуке ключа в замке сержант понял, что она сделала вид, будто два раза повернула ключ, когда, напротив, оставила дверь отпертой. Сержант подождал несколько минут, потом решился выйти из своего убежища и снять повязку. В комнате было темно, потому что Лукреция погасила свечу. Сержант счел бесполезным зажигать ее, он ощупью добрался до двери и вышел. Он спустился по лестнице, держась за веревку, и дошел до аллеи, не услышав ни малейшего шума, точно этот дом был необитаем. Дверь на улицу тоже была отворена. Сержант осмотрелся направо и налево, не увидел на улице никого, не услыхал голосов и решился отправиться в свои казармы. Дорогою он предался размышлениям, которые завершились вздохом философского сожаления:

— Эта хорошенькая девушка ушла под руку с другим, оставив меня, своего защитника, один на один с ненавистью этого негодяя Солероля, который способен отдать меня под военный трибунал.

Но в то время головы у всех так плохо держались на плечах, что перспектива умереть не сегодня-завтра не мешала никому ни пить, ни есть, ни спать. Бернье не хотелось ни есть, ни пить, поэтому он лег и проспал до утра. Его разбудил барабанный бой. Он сошел на двор казарм и нашел там капитана Солероля. Капитан был в прекрасном расположении духа, лицо его не было расстроено, губы не покрыты пеной гнева, глаза не налиты кровью, как накануне в кабаке.