Пьер Понсон дю Террайль - Бал жертв

— Это уж точно!

— А часы?

— Часы были переданы в канцелярию, и начальник, который был приятелем Солероля, попросту отдал их ему.

В эту минуту Солероль приподнял опьяневшую голову и раскрыл один глаз.

— Ты лжешь, Сцевола, — сказал он, — я за них заплатил.

Брюле и Заяц, выйдя из столовой, где Сцевола рассказывал историю часов, взяли друг друга под руки, как лучшие друзья на свете. Брюле с сыном были ночные птицы, они не любили ложиться спать в сумерки, как все крестьяне, хотя иногда вставали с рассветом, притом в этот вечер Брюле начал сильно задыхаться.

— Мне нужно на воздух, — говорил он.

— Ваше желание будет исполнено, папаша, — отвечал, улыбаясь, Заяц, — Хотя холод ужасный.

— Мне нужно выговориться, — прибавил Брюле.

— Пойдем туда.

Сын повел отца к скирдам хлеба, которые лежали на дворе. Здесь они разместились так, что могли видеть все вокруг, будучи уверенными, что их никто не подслушает.

— Теперь вы понимаете, — начал Заяц, — сестра моя, Лукреция, натворила много разных дел.

Брюле сжал кулаки.

— Я ее убью! — сказал он.

— Это так только говорится, — с насмешкой возразил Заяц. — Лучше сделать ее полезною для нас.

— Каким образом?

— Я уверен, что она ненавидит Солероля.

— И я также.

— И что она любит…

Брюле вздрогнул.

— Да, она любит графа Анри, не правда ли? О! Вот это то, что мне и мешало служить роялистам.

— Вы ошибаетесь, папаша.

— Как? — спросил фермер. — Она любит не графа Анри?

— Нет.

Заяц твердо произнес это слово, потом принял таинственный вид и прибавил:

— Я знаю многое.

— Что ты знаешь? Говори! — вскричал Брюле.

— Я буду говорить… Если…

— Ну, не тяни!

— Если вы мне обещаете не делать глупостей.

— Хорошо, — спокойно сказал Брюле. — Я тебя слушаю.

— Вы ненавидите графа Анри, не правда ли?

— О! Я охотно содрал бы с него кожу.

— Потому что вы думаете, что Лукреция погубила себя из-за него?

— Да.

— Это все вздор. Лукреция любила графа Анри, но граф никогда не любил Лукреции.

— Ты уверен?

— Ведь вы знаете, что граф Анри любил свою кузину.

— Это не причина, — пробормотал Брюле, — эти аристократы считают позволительным все; они любят одних, ухаживают за другими. Но кого же любила Лукреция?

— Капитана.

— Бернье?

— Его. Она влюбилась в него в Париже…

— Ты это знаешь наверняка?

— Наверняка. Когда подслушиваешь у дверей, всегда узнаешь что-нибудь. Помните пожар на ферме?

— Мне ли не помнить?!

— Вы знаете, что в эту ночь капитан убежал и что Лукреция, которая пришла к нам ночью, также пропала?

— Да. Ну и что дальше?

— Капитан унес ее на руках.

— Куда?

— К Жакомэ, где оставил ее, а сам пришел сюда. Начальник бригады вам рассказывал, как все было?

— Если капитан не умрет от двенадцати ударов штыком, я его убью.

Заяц пожал плечами.

— Папаша, да вы рехнулись, кажется, — сказал он.

— Это почему?

— Напротив, надо вылечить капитана.

— Для чего?

— Он женится на Лукреции.

Фермер не подумал об этом.

— Ты думаешь, что он захочет? — сказал он.

— Ведь он ее любит.

— Это правда, — сказал Брюле и задумался.

— Ш-ш! — сказал Заяц.

— Что такое?

— Я слышу шум.

Заяц лег ничком на стог, где его серая блуза смешалась с цветом снопов. Брюле последовал его примеру, и оба стали прислушиваться. Легкие шаги скользили по снегу по другую сторону двора. В то же время Брюле и его сын услыхали шепот. Заяц приподнял голову, чтобы заглянуть через стену.

— О! — сказал он.

— Что такое? — спросил Брюле.

— Мишлен прохаживается по огороду с какой-то женщиной.

— С женщиной… Это, верно, дочь фермера Кантера. Она, кажется, помолвлена с Мишленом?

— Нет, это не она, — сказал Заяц.

Так как у него были очень зоркие глаза, он начал рассматривать этого мужчину и эту женщину, которые прогуливались при лунном сиянии. Потом вдруг он соскочил со стога и начал ползти до сарая, в котором стояли телеги и возы. Так как этот сарай находился возле стены, отделявшей двор от огорода, Заяц спрятался в воз и мог слышать все, что говорили гуляющие.

— Мишлен, — говорила женщина, — ты знаешь наверно, что ему лучше?

— Да, мамзель.

— Однако он весь изранен.

— Раны затягиваются.

— Ты думаешь, что мы можем скоро похитить его?

— Я думаю, что через неделю он будет в состоянии ходить.

— Мне хотелось бы его видеть.

— Двери замка заперты теперь; притом с тех пор, как вся шайка генерала в замке, вам ходить туда не следует.

— Мишлен, я должна войти в замок.

— Мамзель…

— Этой ночью.

— Чтобы видеть капитана?

— Я его увижу, если смогу, но не для этого. Мне надо войти е комнату мадам Солероль. Я должна взять там важные бумаги.

— Мамзель, вот уже трижды за две недели вы пересекали Ионну и приходили сюда пешком, ночью, чтобы справиться о здоровье капитана.

— Это моя обязанность, Мишлен.

— Вы знаете, какой опасности подвергаюсь я?

— Я знаю, что ты предан мадам Солероль и служишь всем, кто действует с нею заодно.

— Это так.

— Ну, так служи же и мне, раз так.

Между тем как Мишлен и его таинственная спутница разговаривали таким образом, Брюле подобрался к сыну на воз и слушал с трепетом.

— Ну, узнали вы голос вашей дочери, папаша? — спросил Заяц.

— Да, это Лукреция, — отвечал Брюле с мрачным видом.

— И вы видите, что она любит капитана, потому что пришла узнать о его здоровье.

— Это правда, но она должна мне сказать…

— Ш-ш! Слушайте же!

Лукреция говорила Мишлену:

— В замке, в комнате мадам Солероль, лежат важные бумаги которые могут погубить начальника бригады.

— О, негодяй! — сказал Мишлен. — Какую тяжелую жизнь заставляет он вас вести с тех пор, как мадам Солероль нет в замке!

— Эти бумаги, — повторила Лукреция, — я должна достать во что бы то ни стало.

— Ну! Пойдемте со мною, я знаю способ войти в замок: через окне кухни, которое остается открыто ночью.

— Да, оно только в нескольких футах от земли.

— Я вам помогу влезть. Но беда нам, если мы встретим кого-нибудь.

— Бог справедлив! — сказала Лукреция и пошла за Мишленом.

Он провел ее через двор фермы, и они прошли в трех шагах от воза, на котором притаились Брюле и Заяц.

Мишлен сказал правду, кухонное окно оставляли открытым на ночь. Мишлен нагнулся, Лукреция влезла на его плечо и проворно прыгнула на подоконник, работник поставил ногу в расщелину стены и присоединился к Лукреции. Кухня была погружена в темноту. Но Мишлен знал хорошо замок. Они прошли в переднюю, и там их внимание было привлечено громким храпом. Мишлен приложился ухом к двери, которая вела в столовую, откуда раздавалось храпение. Луч света проходил под дверью. Мишлен посмотрел в щель замка, потом попросил Лукрецию сделать то же. Оба приметили тогда начальника бригады и его гостей, храпевших под столом.