Пьер Понсон дю Террайль - Бал жертв

— Это показывает доброго республиканца, но это не мешает ему быть моим слугой, а ты подал ему дурное мнение обо мне; ты ему сказал, что я украл этот перстень.

— Как глуп этот Солероль, — пробормотал Курций. — Какое дело Брюле, что ты украл перстень?

— Или часы, — сказал Сцевола.

— Черт побери! — пробормотал начальник бригады, ударив кулаком по столу и разбив тарелку.

— Ты знаешь историю часов, Сцевола? — спросил Курций. — Глупа же была эта Мишлина.

— Какая Мишлина?

— Которой принадлежали часы.

Начальник бригады снова ударил кулаком по столу.

— Молчи! Молчи, каналья! — повторил он.

— А если я хочу разговаривать? Курций не знает этой истории, я хочу ему рассказать.

— Негодяй, ты у меня в доме!

— Я у твоей жены, — сказал Сцевола, — и если ты будешь продолжать жаловаться и так шуметь, я позову «твоих слуг», как ты их называешь, и отправлю тебя спать.

Начальник бригады произнес последнее ругательство и опять опорожнил стакан, положив обе руки на стол, и сказал Сцеволе:

— Рассказывай же, я сплю.

Он положил голову на руки, и почти тотчас послышалось громкое храпение. Курций выпил немало, но рассудок его не был замутнен. Сцевола же был один из тех холодных и желчных людей, которые прекрасно переносят вино и спокойны в опьянении.

— Ну, теперь, когда он заснул, — сказал Курций, — расскажи мне историю часов.

— Помнишь, что, когда Консьержери была переполнена, пленных отводили в Аббатство?

— Еще бы! Я был тюремным комиссаром.

— Стало быть, ты должен помнить камеру, которая в Аббатстве имела решетчатое окно, выходившее на улицу.

— Помню ли! Там перебывали много знатных вельмож.

— И между ними человек с часами.

— Как же, ты сейчас говорил о женщине?

— Ты увидишь, что у часов было два хозяина. Человек с часами был барон Бюзансэ, симпатичный юноша, занимавшийся науками, живший в деревне, в Пикардии, никогда не вмешивавшийся в политику и очень удивившийся, когда его арестовали в Амьене однажды вечером, когда он покупал химические реактивы у москательщика. Его обвинили в том, что он хотел отравить Республику.

Курций расхохотался, Сцевола продолжал:

— Барона отослали в Париж. Случайно у него был друг в революционном трибунале. Тот не рискнул оправдать своего приятеля, но отложил осуждение, и барон Бюзансэ был заключен в Аббатство, в тюрьму, о которой мы говорили. Так как Республика уже отвечала Лавуазье, когда он просил об отсрочке, чтобы окончить свое сочинение, что ей «не нужны ученые», пленнику не дали перьев, бумаги и книг. Но сговорчивый тюремщик принес ему лестницу, по этой лестнице барон добирался до узкого тюремного окна и мог смотреть на улицу. Улица была немноголюдна, однако утром в шесть часов барон увидел молодого человека, лет двадцати восьми, в довольно поношенном платье, с большим портфелем под мышкой. Этот молодой человек выходил из соседнего дома; он был хорош собой, с печальной и кроткой улыбкой на лице. Барон спросил однажды у тюремщика, как зовут этого молодого человека.

— Это бывший аристократ, — таинственно отвечал тюремщик, — он сделался клерком у стряпчего.

В шесть часов клерк уходил в свою контору. В половине седьмого барон видел, как проходила молодая девушка. Только она шла в другую сторону, так что, если б она выходила часом ранее, она встречала бы молодого человека. Молодая девушка была очаровательна; она была высока, стройна, с волосами светлыми, как колосья пшеницы, с глазами голубыми, как лазурь восточного неба…

— Черт побери! Как ты изящно выражаешься, — перебил Курций.

— Молодая девушка была очень хороша, — продолжал Сцевола, — и пленник в нее влюбился, но красавица не могла этого знать, потому что она отворачивалась, когда проходила мимо тюрьмы, а тюремщик не давал барону ни перьев, ни бумаги, чтобы писать. Однажды клерк нотариуса вышел позже обыкновенного. Сердце пленника забилось от беспокойства и ревности. Он подумал, что молодые люди встретятся и, может быть, полюбят друг друга. Они действительно встретились, но не обратили друг на друга никакого внимания. Тогда Бюзансэ вздохнул свободно. Однажды он сказал тюремщику:

— Мне бы хотелось знать — кто эта молодая девушка?

— Я знаю, — отвечал тюремщик, — это Мишлина, сирота.

— Порядочная?

— Очень.

— С ней никто не живет?

— Никто. Родители ее умерли. Она сама зарабатывает себе на хлеб и поет с утра до вечера.

— Могу я ее видеть?

— О нет!

— Однако, — настаивал Бюзансэ, — если попросить ее навестить меня в тюрьме… Может быть, она придет?

— Это наверное, потому что у ней очень доброе сердце, но видите ли, устав тюрьмы не позволяет этого, и притом я думаю, что чем менее будут заниматься вами, тем более будет возможности на ваше спасение.

Барон покорился, но еще более влюбился в Мишлину. Но однажды утром тюремщик вошел очень печальным.

— Что с вами? — спросил его барон. — Не случилось ли несчастья с Мишлиной?

— Нет. Несчастье случилось с вами, вы сегодня предстанете перед революционным трибуналом.

Бюзансэ начал улыбаться и сказал: «Я готов». Его действительно повели в трибунал, и в тот же самый день он был осужден на смерть. «О, Боже мой! — шептал он с отчаянием, — неужели я умру, не поцеловав даже Мишлину!»

— Я приведу ее к вам, — сказал тюремщик.

— Когда?

— Сегодня вечером.

Осужденный начал дрожать, как лист на ветру.

— О! — сказал он. — Только бы она захотела прийти!..

— Она придет, — отвечал тюремщик, — я ей говорил о вас. Она обещала мне прийти.

В самом деле Мишлина была вечером приведена в тюрьму осужденного, она пробыла там два часа, прислушиваясь к пылким словам человека, который любил ее и готовился умереть. Он покрывал ее руки поцелуями, получил от нее прядку волос, которые желал иметь на груди, когда пойдет на казнь. Наконец настал час разлуки, и Бюзансэ хотел оставить Мишлине на память что-нибудь. У него ничего не было, кроме часов — часов, осыпанных бриллиантами, фамильной драгоценности. Мишлина взяла эти часы и ушла, заливаясь слезами. На другой день барон погиб на гильотине. С этий минуты Мишлина перестала петь. Она полюбила бедного барона. Но однажды на одной площадке с молодой девушкой поселился небезызвестный тебе человек.

— Солероль? — спросил Курций.

— Именно.

— Он влюбился в Мишлину?

— Нет, не в нее, а в часы. Как-то он сказал ей: «Вы должны продать мне эту вещь… Мне хочется ее иметь».

— И Мишлина отказала?

— К своему несчастью, бедняжка.

— Как это?

— Солероль донес, что она любила аристократа.

— И ее арестовали?

— В тот же вечер.

— И она была осуждена?

— Ее гильотинировали через два дня.

— Вот ведь как! — с отвращением сказал Курций. — Да он еще подлее нас.