Борис Костюковский - И нет счастливее судьбы: Повесть о Я. М. Свердлове

Надежда Константиновна, с улыбкой наблюдая эту сцену, сказала:

— Пошли, Яков Михайлович, на кухню, а то я, честно говоря, тоже проголодалась.

Свердлов вспомнил, что сегодня он действительно не успел пообедать.

В семье Потапыча назревал полный разлад. Начался он с того, что Сергея выбрали в фабричный комитет. Отца тоже избрали в заводской комитет, но дома он об этом не рассказал, а Сергей похвастался в тот же вечер. Катя, которая об отце знала от Григория Ростовцева, не выдавала его тайны — ей хотелось, чтобы сам он рассказал сыновьям, — и сейчас посматривала на него с укором: ты-то почему молчишь? Сергей вон как петушится, того и гляди закричит «ку-ка-ре-ку».

— Единогласно? — спросил отец.

— Конечно, — соврал сын. (Прошёл он большинством в один голос.)

Сергея на фабрике звали Мухой. Он не помнил, когда и почему прилипла к нему эта неприятная кличка. Может, с тех пор, как сказал на собрании кто-то из рабочих:

— Ну и назойливый ты, Сергей, ровно муха.

А может быть, и раньше. Только дома об этой кличке Сергея не знал никто: сам стеснялся её и всячески скрывал от родных.

Хозяин фабрики почувствовал, что Муха может быть для него полезным в фабкоме. Именно ему подсунул он ложные счета и различные фиктивные банковские документы. Отмечая усердие и «подлинно революционную» заинтересованность Сергея, хозяин даже повысил ему жалованье и при первом удобном случае подарил, как, впрочем, и некоторым другим рабочим, новый костюм с жилетом из чистой английской шерсти.

Правда, надеть костюм и выйти в нём на люди Сергей не решался — было что-то зазорное в том, что капиталист жалует дорогим подарком социалиста, но дома надевал его по вечерам и долго-долго гляделся в зеркало.

Николай молча присматривался к брату.

— Жениться собрался, что ль?

— Почему непременно жениться? Может, я костюм для торжественного дня берегу. Выберут меня ещё куда-нибудь.

— Куда же?

— Как знать, как знать...

Но в душе Сергея притаилась щемящая тревога. Он чувствовал, что больше ничего не сможет сказать против хозяина и отныне в фабкоме он думает только о том, как бы не навредить ему, хотя в речах и виду не подал, что встревожен чем-то.

Всё выяснилось, когда большевики узнали о новом заказе на военное обмундирование. По документам, которые смотрел Муха, заказ был давний, оплаченный, но не завершённый. Огромную сумму, полученную за этот заказ, хозяин в банковские книги не внёс и от фабкома скрыл.

Григорий Ростовцев узнал об этом случайно, в Выборгском райкоме, и вечером, будучи в гостях у Потапыча, рассказал, как иной раз обманывают капиталисты «нашего брата рабочего».

— Вот оно как бывает, — сказал он. — И ведь документы показал какому-то члену фабкома. Говорят, подкупил он этого контролёра.

Сергей вскочил, словно его обожгло пламенем:

— Неправда! Всё это враки!

— Почему враки? — возмутился Григорий. — Я даже имя знаю этого меньшевика. Муха его зовут.

Сергей сник разом, в одно мгновенье: он даже забыл, что дома неизвестна его кличка.

— Что с тобой, Сергунька? — спросил Потапыч. — Лица на тебе нет.

— Ничего... Устал я сегодня. Пойду полежу.

Катя смотрела на Григория, ожидая, что он ещё что-то скажет. Но тот ничего больше не знал и сам недоумевал, почему его слова произвели такое впечатление на Сергея. Ему даже не было известно, на какой именно фабрике это произошло, да и то, что Сергей и есть Муха, ему и в голову не приходило.

Потапыч сердцем почуял неладное. Ему хотелось сейчас же строго допросить сына, но в присутствии Ростовцева сделать это не решался. Хотя Катя не скрывала своих чувств, и Потапыч мысленно считал его женихом дочери, то есть почти своим человеком, но в доме вслух об этом никто не говорил.

Николай подсел к столу, налил себе чаю и буркнул:

— Чего не пьёте? Можно молоком забелить... Наливай, Катя, жениху.

И будто не заметил, как стали пунцовыми щёки сестры, как заёрзал на стуле Григорий. Он сказал то, что давно хотел сказать: нечего в прятки играть. Жених так жених.

Ему, Николаю, Григорий нравился.

Никодим стоял у ворот, о чём-то задумавшись. Он дважды поднимался в каморку, где жил Ростовцев, но дверь была заперта.

Шёл двенадцатый час ночи, когда из-за угла появился Григорий — дворник узнал его издали: хоть поздно, а светло.

— Всё шляешься, — сказал он без злобы. — Женился бы.

— Скоро, Никодим, скоро.

— На свадьбу позовёшь?

— А ты пошёл бы?

— Отчего же... Мы люди не гордые.

— И не побоишься идти на большевистскую свадьбу?

— Не побоюсь, — уверенно ответил он. И добавил: — Зайди, брательник тебя дожидается.

Иван был не один. С ним рядом сидели уже знакомый солдат Лагутин и тот зловредный усач, которого так возненавидел Григорий, когда пришёл впервые вместе с Катей в батальон.

Иван встал, вышел навстречу Ростовцеву, поздоровался.

— Вот, — жестом указал он на солдат, — к тебе пришли за советом.

И увидев, как подозрительно смотрит Григорий на усатого, сказал, словно извиняясь:

— Ты на него зла не держи. Сам знаешь, время какое. Только его тоже выбрали для разговору с тобой. Конечно, Катя — девчонка славная, да ведь баба и есть баба...

— Она не баба, а член большевистской партии, её военной организации.

— Ну не сердись, разговор у нас с тобой мужской. — И, помявшись, добавил: — А вернее, не к тебе мы, а к Якову Михайловичу...

Усатый солдат встал и, переступив с ноги на ногу, заговорил первым. Там, в казарме, голос его показался Ростовцеву скрипучим и злобным, а сейчас он звучал тихо и степенно, даже приятно.

— Горюн я, Порфирием звать. Самарец я. Мы, самарцы, такие...

Ростовцев едва сдержал улыбку:

— Какие такие?

— Горячие.

— Ладно, горячий Порфирий. Слушаю тебя.

— Вот Иван нам всё одно и то же твердит. Про что бы ни заспорили мы у себя, он завсегда один ответ имеет: «Что Яков Михайлович сказал бы...» А мы того Якова Михайловича в глаза не видели. Вот и просьба к тебе: сделай нам разговор с ним. Вот как с тобой сейчас — с глазу на глаз.

Григорий посмотрел на Лагутина — а ты, мол, что скажешь, товарищ? Но Лагутин молчал.

— Товарищ Свердлов, — сказал Григорий, — в Цека работает, его там и разыскать можно. Во дворце Кшесинской.

— Вот и я им то же говорю, — подтвердил Лагутин.

— А к нам он пришёл бы? — спросил Горюн.

— Пригласите — придёт. Если только бузу не устроите. Как тогда.

...Иван вместе с Порфирием пришли к Якову Михайловичу.

— Постойте, постойте... Да ведь мы с вами встречались.

Этого Иван не ожидал — больше двух месяцев прошло, как виделись они. Честно говоря, Викулов не думал, что тот узнает его.

— Верно, Яков Михайлович. Я и есть. А это Порфирий Горюн.