Борис Костюковский - И нет счастливее судьбы: Повесть о Я. М. Свердлове

Поэтому-то для пущей убедительности он и представился секретарше знакомым Свердлова.

— Вы откуда? — спросила она.

— Из Екатеринбурга.

— Хорошо, я скажу Якову Михайловичу, что вы его ждёте.

Он сидел, оглядываясь по сторонам — удивлённо и растерянно. Кто эти люди, которые пришли сюда, о чём толкуют? Вот матрос... Говорят, матросы очень много сделали для революции. Он беседует с человеком в защитном френче — по-видимому, тоже военный, бывший, по крайней мере.

— Ты был в Туле? — спрашивает тот у матроса.

— Да, с Панюшкиным вместе... Туго там. Яков Михайлович предупреждал — так и получилось.

— А меня Свердлов направлял в Пензу. Сейчас туда едет Евгения. Яков Михайлович был с ней у Ленина. Она ведь рвалась обратно на Украину...

Больше Кроль не слышит, о чём они говорят. А вот входит женщина в кожаной куртке — видать, из комиссаров. Она направляется прямо в кабинет и через несколько минут возвращается с какой-то бумагой в руках, перебрасывается несколькими словами с секретарём Свердлова.

А вот знакомое лицо... Кто это? Кажется, из Екатеринбурга. Кролю не хочется, чтобы этот крепыш узнал его. Воспоминания о Екатеринбурге, о том, как клялся он, мол, ни за что не сядет за один стол с социалистами, сейчас неприятны ему. И не потому, что он от них отрёкся. Нет. Он просто побеждён... Вот этими людьми, у которых сейчас так много дел. Высокий мужчина в пенсне говорит секретарю, что Яков Михайлович поручал ему заняться музеями. А этот молодой человек? Он чуть ли не стучит по столу — требует, чтоб молодёжи отдали какое-то помещение:

— Яков Михайлович поймёт меня. ВЦИК примет решение...

Весь день бродил сегодня Кроль по Москве. Когда он ехал сюда, ему казалось, что окунётся в какую-то неразбериху. Ничего подобного. Москва как Москва. Все куда-то торопятся, всем некогда. Звенят трамваи, снуют извозчики. Правда, одеты люди скверно. Но ведь это не новость.

Он поразился, как просто прошёл сюда, в «Метрополь», в приёмную председателя ВЦИК. Удивительная доступность. Кроль вспомнил, как нелегко было даже ему попасть к губернатору. А что такое губернатор по сравнению с главой Исполнительного Комитета всей России? Смешно даже сравнивать.

Мысли перебивали друг друга, а он сидел и ждал. Недолго, правда. А ему хотелось бы дольше, чтоб успеть собраться с мыслями... Зачем он идёт сюда? Просто так — повидать Свердлова и понять. Что понять? Ведь всё ясно. Кролю кажется, что он всегда был реалистом. Большевики победили, это очевидно. Не верит он воплям, что, мол, ненадолго. Речь сейчас о другом — как кто отнесётся к новой власти. И только...

Поздоровавшись с секретаршей, в кабинет вошёл стройный мужчина в гимнастёрке под широким ремнём. Лицо этого человека с бородкой клинышком показалось Кролю знакомым. Где он его видел? На Урале? Вряд ли... Возможно, в газетах. Глаза добрые, вежлив, со всеми раскланялся. Извинился — дескать, не задержусь. И действительно, вскоре вышел из кабинета Свердлова.

— До свидания, — сказал он всем.

— До свидания, Феликс Эдмундович, — ответила секретарь.

«Дзержинский, — вспомнил Кроль. — Господи...»

В это время к нему подошла секретарь:

— Входите, Яков Михайлович ждёт вас.

— Ба, Лев Афанасьевич! Здравствуйте. Садитесь. Кто же это, думаю, из Екатеринбурга?

Кроль растерялся. Он стоял смущённый, не зная, как вести себя.

— Да садитесь, садитесь.

Кроль сел, а Яков Михайлович устроился не в своём рабочем кресле, а напротив гостя, лицо в лицо, и сказал:

— Ну, рассказывайте.

Кроль молчал. Почувствовав его растерянность, Свердлов заговорил сам:

— Какими судьбами в Москву? Уж не перебрались ли из уральских мест?

— Нет, я по делам... Моей фирмы.

— А я уж думал, не подался ли бывший глава екатеринбургских кадетов на юг, в объятья царских генералов.

— Нет, Яков Михайлович, нет...

— И правильно. Их век недолог.

— Вы всегда были оптимистом.

— Как видите, не зря.

— Да, это правда.

Они помолчали, глядя друг на друга.

— Ну а вы, как и прежде, — Свердлов подбирал слова, — промысловик... Ваши знания, ваш опыт могли бы быть весьма полезны Советской власти.

Кроль молчал, и Свердлов понял его молчание:

— Так... Значит, вы не верите в Советскую власть. А ведь когда-то пытались вводить прогрессивные порядки. В условиях царского строя это была чистейшая утопия. Что же теперь вам мешает помочь нам? Многие инженеры, специалисты начинают понимать, что правда на нашей стороне, что большевики — единственная партия, которая нужна сейчас России.

— Может быть, и я пойму.

...Совершенно растерянный Кроль уезжал из Москвы. Теперь он не сомневался, что власть большевики держат надёжно и прочно. Что же делать ему? В банды, как бы они ни назывались, он не пойдёт. Бежать? Но куда? Смириться? Господи, господи...

Вместе с женой Верой Дилевской, товарищем по нарымской ссылке, из эмиграции возвратился Вениамин Свердлов. Сколько же лет не виделись братья? И где была их последняя встреча? Кажется, в Пермской пересыльной тюрьме. Да, более десяти лет прошло...

Встреча с братом не была неожиданной — Яков заранее знал о его приезде. И всё-таки как-то вдруг... Даже не верится.

— Скорее бы приезжали в Москву Сара и Софья с семьёй, — сказал Яков.

— И отец, — добавил Вениамин.

— Конечно, — согласился Яков. — Должны же мы хоть когда-то собраться всей семьёй, сесть наконец за один стол.

Вениамин Михайлович съездил в Нижний, повидал отца, а потом, не теряя ни одного дня, поступил на работу в московский Красный Крест.

Вскоре перебралась в Москву Софья Михайловна с семьёй, прибыл из Нижнего отец с женой Марией Александровной, сыновьями Геной и Шурой, из Саратова приехала Сара.

Это была первая встреча всей большой семьи Свердловых.

Из Петрограда пришла телеграмма. Она подобна разрыву снаряда: убит Володарский!

Свердлов не мог уснуть. Володарский...

Вспомнился последний месяц жизни в Петрограде, перед отъездом правительства в Москву, флигель Таврического дворца, коммуна — Володарский, Аванесов, Свердловы. Одна семья, одно застолье, одни интересы, полуночные беседы. Когда правительство уезжало в Москву, а Володарский, комиссар по делам печати и редактор «Красной газеты», должен был, естественно, остаться в Питере, он сказал:

— Что я буду делать без вас?

И такая трогательная незащищённость была тогда в его голосе...

Для партии смерть Володарского была огромной потерей, а для Свердлова, никогда не разделявшего себя с партией, и личной. Сколько он передумал и пережил за эти часы, а позднее в поезде и особенно в Питере! Сколько самых доверительных разговоров с Володарским всплыло в памяти и сколько осталось невысказанного из-за вечной мужской сдержанности, когда дружба выражается даже не в словах, а в поступках и верности во всём! Верить, как самому себе, — вот, пожалуй, что всегда определяло для Якова Михайловича высшее выражение дружбы.