Борис Костюковский - И нет счастливее судьбы: Повесть о Я. М. Свердлове

— Мы знаем, — продолжал Свердлов, — что единственным представителем бедноты, только одной бедноты и рабочего класса, является наша партия, партия коммунистов-большевиков.

Аплодировали большевики. Бесновались левые эсеры.

— Вы не бедноту представляете, а нищету, — вопили они. Из левых рядов отвечали:

— Долой кулацких идеологов!

— Довольно с ними нянькаться...

Свердлов выдержал паузу:

— Товарищи, я полагаю, что следующий оратор, содокладчик, представитель меньшинства ЦИК, аргументирует с достаточной полнотой, почему левые эсеры в тех или иных вопросах не считали возможным голосовать с нами, а считали необходимым голосовать против нас. Я полагаю, что наши товарищи по фракции, товарищи большевики-коммунисты сумеют с достаточным спокойствием выслушать всякое рассуждение на какую угодно рискованную тему... Позвольте, товарищи, попросить вас возможно меньше мешать. Я вообще не отличаюсь многословностью, я скоро кончу, будьте добры немного потерпеть.

Наступила на некоторое время тишина.

Свердлов посмотрел на Спиридонову — она переглядывалась с Камковым. И словно отвечая им, он спокойно, твёрдо произнёс:

— Мы глубоко уверены, что полное одобрение встретят все наши действия в борьбе с контрреволюцией.

Когда выступала Мария Спиридонова, Григорий Ростовцев, состоявший в охране съезда, находился в зале. Эта женщина, лет за тридцать, с нервным, дёргающимся лицом, говорила резко и, как показалось Григорию, излишне экзальтированно — в этом человеку, говорящему правду, нужды нет. Невольно сравнивал Ростовцев её тон с уверенной, неторопливой речью Свердлова.

В рядах, где сидели левые эсеры, царила тишина. «Любят они Спиридонову», — подумал Григорий.

Она говорила, будто всё время старалась кого-то обвинить. Даже Ленина.

— Я не понимаю деятельности наркомзема Середы, я не понимаю товарища Ленина — я была у него, унижалась, просила дать два миллиона для сельскохозяйственной коммуны.

Ленин покачал головой, что-то записал — значит, ответит, значит, врёт Спиридонова. Но он не перебил её, даже не посмотрел в её сторону.

Свердлов предоставил слово Владимиру Ильичу.

— Товарищи, позвольте мне, несмотря на то, что речь предыдущего оратора местами была чрезвычайно возбуждённой, предложить вам свой доклад от имени Совета Народных Комиссаров...

Ленин говорил о Брестском мире, о необходимости создать новую, организованную, дисциплинированную армию, построить её на новых началах. Это продиктовано сложившейся обстановкой.

— Да, товарищи, — продолжал Владимир Ильич, — кто теперь прямо или косвенно, открыто или прикрыто, толкует о войне, кто кричит против брестской петли, тот не видит, что петлю на шею рабочим и крестьянам России накидывают господа Керенский и помещики, капиталисты и кулаки.

Его перебивали. То и дело раздавались грубые выкрики: «Мы уйдём! Мы хлопнем дверью!»

— Если есть такие люди, которые предпочитают с советского съезда уходить, то скатертью дорога! — Ленин не оставлял левым эсерам никаких путей для маневрирования. — Когда нам здесь говорят о бое против большевиков, как предыдущий оратор говорил, о ссоре с большевиками, я отвечу: нет, товарищи, это не ссора, это действительный бесповоротный разрыв, разрыв между теми, которые тяжесть положения переносят, говоря народу правду, но не позволяя опьянить себя выкриками, и теми, кто себя этими выкриками опьяняет и невольно выполняет чужую работу, работу провокаторов.

За аплодисментами зала не слышны были злобные выкрики эсеров.

Свердлов внимательно следил за рядами, где сидели левые эсеры. Он уже не сомневался в том, что они что-то замышляли. Хотя значительная часть их поутихла: Ленин говорил о продовольственном вопросе настолько убедительно, с такой силой логики, что даже они аплодировали ему.

— Тысячу раз не права Спиридонова, когда подносила вам отдельные факты, будто она была у меня, будто бы унижалась и просила. Многие товарищи бывали у меня и знают, что не может быть этого, не может быть такого отношения к товарищу. Должно быть, плоха эта партия, если лучшие её представители унижаются до сказок.

И снова шум, но теперь уже приглушённый, без выкриков и истерик.

— У меня лежит письмо Спиридоновой. Она пишет: «Почему вы не хотите дать два миллиона для сельскохозяйственной коммуны?» И это в тот самый день, когда наркомзем Середа, деятельности которого она не понимает, внёс доклад об ассигновании десяти миллионов на сельскохозяйственную коммуну.

Свердлов думал: если среди левых эсеров и существует заговор, то далеко не все поддержат его — многие весьма охотно аплодируют Ленину.

Никто, даже левые эсеры, не сомневался, что по докладам Ленина и Свердлова будут приняты большевистские резолюции.

Съезд продолжался...

Яков Михайлович отправился к Владимиру Ильичу, когда стало известно, что убит Мирбах.

— Вот вам и продолжение дискуссии, дорогой Яков Михайлович. Феликс Эдмундович, немедленно отправляйтесь в посольство, выясните всё. У меня нет сомнений, что это гнусная провокация.

— Убийцу арестовать. Убеждён, что это не акт одиночки, а заговор всей эсеровской партий, — добавил Свердлов.

— Несомненно, — ответил Дзержинский. — Я еду в германское посольство и выясню всё на месте.

— Именно вам не следовало приезжать, — жёстко сказал Дзержинскому советник посольства. — Ведь это по вашему заданию приезжал сюда убийца... Его фамилия Блюмкин, он из вашего ведомства.

И предъявил документ, который оставил здесь Блюмкин.

Дзержинскому достаточно было беглого взгляда, чтобы убедиться: подпись подделана, хотя печать настоящая. «Дело рук Александровича, это ясно — печать хранилась у него».

— Документ фальшивый, — сказал он и уехал в Трёхсвятительский переулок, где располагался отряд эсера Попова.

— Где Блюмкин? — спросил Феликс Эдмундович.

— Выехал, — мялся Попов, — в какой-то госпиталь.

Из соседней комнаты вышли члены ЦК левых эсеров Прошьян и Карелин... «Так, значит заговор».

— Феликс Эдмундович, — отчётливо произнёс Прошьян, — вы напрасно ищете Блюмкина. Он убил Мирбаха по решению ЦК нашей партии.

— Именем Советской власти объявляю членов ЦК партии левых эсеров арестованными.

— Хорошо, — с улыбкой сказал Прошьян. — Только непонятно, кто из нас арестован...

Свердлов смотрит в зал. Как ни в чём не бывало занимают свои места левые эсеры. Вон входит Спиридонова, она поглядывает на Свердлова: знает или не знает? А сама о чём-то переговаривается с Камковым, словно ничего не произошло.

Свердлов шепчет Лизе Драбкиной:

— Все пакеты в президиум только мне, — говорит он, а лицо спокойное, даже улыбчивое.

Лиза передаёт пакет — в нём подробности убийства Мирбаха. Оказывается, Блюмкин и Андреев вызвали посла, сели за стол и неожиданно произвели несколько выстрелов, но граф увернулся и побежал. В него швырнул бомбу Андреев. И бомба не взорвалась. Её подхватил Блюмкин и снова бросил... Подписи на мандате поддельные. Дзержинский поехал в отряд Попова и там арестован.