Ксения Васильева - Импульсивный роман

— А что?

Этого было вполне достаточно для аптекарши, которая не могла уже молчать.

— Я знала, — сказала аптекарша, — что ты их любишь. Как ты заботилась о девочках! Даже когда ушла от них, правда же, Фира?

— Ага, — сказала Фира, не понимая ничего.

Аптекарша знала о смерти Юлиуса и думала, что Фира плачет о бывшем своем хозяине. Удивилась и была тронута такой преданностью. Аптекарша хотела вместе с Фирой повспоминать старое доброе время, когда их городок жил тихой и единой жизнью, где все знали друг друга, и все друг другу сочувствовали, и друг другом интересовались. Вот о чем хотела поговорить старая аптекарша. Но почувствовала, что Фира то ли чего-то недоговаривает, то ли никаких подробностей о теперешней семье Болингеров не знает. И тогда она сказала:

— Жаль Алексея Георгиевича, такой приятный был господин и вежливый. Я тебе говорю, самый вежливый в нашем городе.

Тут Фира охнула и кое-что сообразила.

— Неужто помер? — спросила она аптекаршу.

— А ты не знала? Ты не о нем плакала, когда я пришла? — в свою очередь удивилась аптекарша.

Фира фыркнула.

— Очень мне надо по ем плакать. Нагрешил много, вот и прибрался.

— Ой какая же ты злая, Фира! А я думала, ты плачешь по новопреставленном рабе божие Алексее. Какой же он грешник, подумай сама!

Аптекарша продолжала еще что-то говорить, но Фира ее не слушала. Она скоренько собралась. Она спешила. Все в ней дрожало от нетерпения и любопытства. Щеки горели маковым цветом, и стало опять видно, что Фира молода и недурна собой. Новость привела ее в состояние восторженного ожидания — вынос тела, похороны, плач над могилой, поминки и многое другое, что так заполняет жизнь интересом. Театр.

А до этого предстоял пущий интерес: пойти в дом и посмотреть на покойника. Никогда Фира этого не пропускала. Ее охватывало жгучее любопытство, любознательность, и она лезла в первые ряды родственников, даже если знала умершего мало. Ей НАДО было посмотреть ему в лицо. Уставиться в него и впечатляться. Как оно бесцветно и костисто и как спокойно, будто и не умирал он в муках. Но всего этого Фира не думала, она смотрела и смотрела, жадно, до изумления в глазах, пока кто-нибудь из родственников, тот, кто не рыдал в забытьи, а следил за благопристойностью процедуры, пока этот родственник, увидев ее жадный до неприличия, окостенелый взгляд, не отводил Фиру подальше. Ах если бы она умела размышлять, сколько бы наблюдений смогла бы она пересказать, и удивительнейших! Но она этого не умела и только смотрела.

Фира бежала к дому Аннеты. У дома никого не было, и Фира несколько смутилась. Она думала, что, как в мирные времена, в дом идут знакомые, и двери открыты, и она пройдет со всеми и посмотрит на Юлиуса, которого совсем недавно видела бодрым и здоровым. Фира потопталась у крыльца. Она понимала, что стучаться ей сюда не с руки, не те отношения сложились у нее со старой хозяйкой. Но любопытство было огромно, и она все же отважилась. Скажет, что пришла проститься. Постучала. Тихо. Постучала погромче, и услышала шаги. Дверь отворилась, и перед нею встал кадет, невысокого роста, чернявый, давно не стриженный и лохматый. Фира ойкнула и прикрыла рот, потому что теперь точно знала, что с ним обнималась Евочка. Но кадет ничего этого не знал, сухо спросил: вы к кому?

Фира не ответила, мысли туго ходили в ее голове. Значит, они баловались, а отец умер. Вот они какие. Она сказала:

— Пусти-кось, я к покойничку.

Но кадет, воспылав к ней неприязнью, не пускал ее, загораживал вход. А Фира напирала на него, и чем бы это кончилось, — неизвестно, если бы не вышла Зинаида Андреевна и вместе с ней Аннета, которая на время — с сожалением — оставила свой дневник и отдалась совершенно подруге с ее горем. Зинаида Андреевна была заплаканна, но не в слезах, хотя держала платочек у рта.

— Кто там, Коленька? — спросила она, вглядываясь в темноту длинного коридора. Она не узнала сразу Фиру, глаза ее после свечей у ложа Юлиуса плохо видели. Коля замялся, он не знал, как назвать Фиру. Но тут Зинаида Андреевна узнала ее, а та успела бормотнуть: с Алексеем Георгиевичем проститься хочу пойтить.

Зинаида Андреевна на мгновение будто забыла, что за стеной лежит ее мертвый Юлиус, которого она много лет горячо любила, а теперь странно была спокойна, потому что еще не могла осознать своей потери, потом будет она ощущать эту величину, когда она не услышит больше, казалось, глупых его советов, его молчания тихого, его бессловесной к себе любви, которую она ощущала ежечасно. Она забыла, что он лежит, освещенный свечами, и Томаса сидит рядом. Она забыла все, когда увидела краснощекую любопытствующую Фиру, и как кадр в кино перед ней пронеслось воспоминание, как Фира отпрашивалась откуда угодно — от стирки, от пирогов, от гостей, чтобы взглянуть на покойника, как только узнавала, что кто-то умер. Это коробило Зинаиду Андреевну, и, хотя она не спрашивала, кто умер, и когда, и от чего, — Фира, придя, истово, со множеством подробностей, рассказывала, и Зинаида Андреевна не знала, куда деться от этих жутких в своем спокойном течении подробностей и рассказов, а Фира ходила за ней по пятам и говорила, говорила. Она не могла не поделиться. Все это не забыла, оказалось, Зинаида Андреевна. И теперь Фира стоит здесь и жаждет увидеть умершего Юлиуса и потом рассказывать, как он лежал и какой глаз у него приоткрыт.

— Это ужас! Не пускайте ее! Не пускайте! Уходи!

Зинаида Андреевна бросилась к Фире, и казалось, она вцепится ей в лицо. Так подумала Фира. И Аннета. И Коля. Аннета кинулась к Зинаиде Андреевне и, схватив ее за руки, стала уговаривать: ну милочка, Зинуша, голубушка, перестань. На кого ты поднимаешь руку? Это несчастное существо пришло с добром. Ну, не пускай, и все. Милочка моя, голубушка, успокойся. Зинаида Андреевна вспомнила тут про Юлиуса и опустила руки. Она покрылась испариной от того, как грешно и неблагородно ведет она себя при своем усопшем муже, который видит все это духовными очами и плачет о ней, грешнице. Господи, прости меня, прости, ввела она меня во грех. Уйдите, Фира, прошу вас. Господь не простит ни мне, ни вам этого.

Фира стояла как вкопанная, когда Зинаида Андреевна кричала. Но теперь, когда та стала говорить тихо, вдруг чего-то испугалась, хотя ей в кружке на фабрике объясняли, что бога нет и что его придумали попы — гуляки и пьяницы, чтоб обдирать бедный и честный простой народ. И лектор стал такое про попов рассказывать, что у Фиры затряслись поджилки. Но с лектором ничего не случилось ни в тот раз, ни после. Фира узнавала. И Фира постепенно стала приходить к тому, что без бога жить легче и спокойнее. Исчез страх совершения проступка, исчезло ожидание кары небесной за грешок или ругливость и разное там. Ничего. Только по привычке теперь молилась изредка Фира, когда хотела, чтобы ей потрафило. Бог стал своим в доску. Стоял на полочке. Можно и пыль не обтирать, а пригодится — и с мыльцем помыть. Он стал необидчивый, простецкий парень. Ни о каких карах и речи не шло. Ни о каком уважительном страхе. Запонадобился — помолился чутка, небрежно, скоренько, глядь — и поможет. Захотелось грешнуть — забыла, что и есть он на свете. Но тут почему-то перепугалась Фира. То ли покойник по соседству лежал и Фира его еще не видела, а значит, побаивалась и уважала. Только повернулась спиной Фира в толстой военной шинели и дунула из этого дома, напоследок сказав Зинаиде Андреевне: