Владимир Москалев - Королева Бланка

Рядом, в двух шагах, с закрытыми глазами и легкой, безмятежной улыбкой сидела на таком же стуле Агнесса. Казалось, она задремала, убаюканная разговорами, тихим ветерком и бледным ноябрьским солнцем, лениво ползущим вдоль темного горизонта. На самом деле она предалась воспоминаниям. Мысли ее были далеко…

Сеньория Боже. Соседка Бургундии. Отец… Он еще нестар. Всю жизнь провел в походах с Филиппом Августом, потом с его сыном. Мать Сибилла… Тихая, мягкосердечная, в дочери души не чаяла. Но налетела чума и унесла ее жизнь. Многих скосила. Тысячи. Отец боялся за дочь: берег, никуда не выпускал, еду сначала пробовал сам. Одна она у него, нет другой.

Как-то, когда чума оставила этот край в покое, повстречали они оба цыганку. Отец подвел к ней дочь: не скажет ли, какова судьба девочки? Долго колдовала цыганка над ладонью дочери, заглядывала в глаза, задавала какие-то вопросы. Наконец промолвила, что коротка нить этой жизни. Не один год, правда, еще пройдет, и не два, но очень скоро наступит смерть… от воды. Сеньор Гишар не понял: что же, не пить теперь дочери воду? Может, нельзя плавать или мыться в ванне? Мотнула головой цыганка и сказала, что все дело в питье: на дне бокала притаилась смерть, и не столь далек уж тот час… Она ушла, получив плату, а отец, застыв на месте от ужаса, долго глядел ей вслед. Вернувшись домой, уничтожил все бокалы, а когда выдавал дочь замуж, напомнил ей о зловещем предсказании.

Бокал. Но что из него можно пить, если не вино? Она пила, но всегда из кружек, чем удивляла Тибо. В последнее время, правда, она стала забывать об этом, особенно после того как пила из бокала на своей свадьбе, потом после родов. Вспомнила день-другой спустя и усмехнулась: выпила ведь, и ничего не случилось! Похоже, чушь все это. Соврала цыганка или что-то напутала. Успокоив себя этим, Агнесса махнула рукой. Впрочем, вспоминала старую цыганку, но уже совсем редко и то после того, как был выпит на очередном празднике бокал вина.

Вспомнила она об этом и сейчас. Но только усмехнулась – вино пили из кружек. Стало быть, нечего и думать об этом. И вновь подернулись пеленой забвения далекие воспоминания…

– Откуда ты это несешь? – неожиданно донеслось до слуха Агнессы.

Она открыла глаза. Близ королевы стоял лесничий. В одной руке он держал за уши зайчиху, в другой – мешок, на дне которого кто-то шевелился.

– Поймал вот самку, государыня, – стал объяснять лесничий, поднимая руку. – Капканы тут у меня неподалеку. Лапу ей прижало, – кивнул он на зайчиху, – вот и не смогла вырваться. Может, сумела бы перегрызть, – иногда они так и делают, – да я подоспел, не дал ей.

– А в мешке кто? – спросила Бланка. – Еще одна?

– Нет, там ее зайчата. Двое. Совсем малыши. Я нашел их в норе и спокойно взял. Наверно, они ждали свою мать.

Бланка заинтересовалась, наклонилась вперед.

– Покажи.

Не выпуская зайчиху, лесничий кое-как раскрыл мешок. Показались вначале ушки, вслед за ними две мордочки с карими глазами. Глаза эти, блестящие, испуганные, уставились на королеву-мать, словно осуждая ее, злясь или, быть может, прося у нее пощады. Именно так показалось Агнессе, когда эти выпуклые, агатовые глаза внезапно стали тускнеть, а потом в последний раз, прощаясь с жизнью, скользнули осуждающим взглядом на нее и замерли, словно остекленев.

Внутри у нее все оборвалось. И показалось ей в ту минуту, будто вместо зайчат видит она двух ребятишек, которых только что оторвали от материнской груди. Крошечные, беспомощные, зайчата с любопытством смотрели на людей, не понимая, как жесток этот мир и сколь безжалостны живущие в нем люди. Они ждут от них тепла, но вместо этого на них дует студеный ветер; они надеются, что их отпустят или в крайнем случае покормят, но человек уже приготовил топор, чтобы рубить им головы…

– Что же ты собираешься с ними делать? – нахмурилась Бланка.

Лесничий пожал плечами:

– Стукну топором по башке, вспорю живот, сниму шкурку, а мясо потом в котел.

– Одну?.. Их мать?.. – продолжала хмуриться Бланка.

– Почему одну? Всех троих. Сошью потом рукавички…

– Нет!!! – вскрикнула Агнесса и, вскочив со стула, бросилась на лесничего с кулаками. – Ты не посмеешь этого сделать! Негодяй! Низкая душа! Да есть ли у тебя сердце?! Немедленно же отпусти их, я приказываю!

Лесничий оторопел и от неожиданности ослабил пальцы. Воспользовавшись этим, зайчиха дернулась у него в кулаке, упала на траву и бросилась удирать на трех лапах – четвертая волочилась по земле. Но далеко она не ушла. И не потому, что сильно хромала, могла бы и на трех лапах спасти свою жизнь. Но не нужна она была ей без ее малюток, к которым она недавно торопилась, чтобы напоить их теплым молоком. Их судьба беспокоила ее сейчас больше всего. И она остановилась, поджав под себя раненую лапу и не сводя влажных глаз со своих малышей. Убьют их, умрет и она. Так можно было подумать, глядя на эту сцену. Словно в подтверждение этому, зайчиха упала на передние лапы и застыла, печальными глазами глядя на мешок.

Лесничий в растерянности поглядел на королеву.

– Ваше величество… ведь это добыча.

– Отпусти! – коротко приказала Бланка, кивая на мешок. – Выполняй приказание.

Лесничий, побледнев, в страхе огляделся, опустил мешок на землю, медленно зашевелил пальцами. И рискнул все же робко возразить:

– Зайцев много в этих местах, государыня. А ведь это для королевского стола…

– Ты осмелишься не выполнить приказа ее величества королевы Франции?! – вскипая, воскликнула Агнесса. – Делай, что приказано! Пусть лучше я умру от голода…

Губы ее задрожали, в глазах заблестели слезы. Еще секунда, и она бросилась бы к мешку…

Сзади подошел Тибо, грубо схватил лесничего за плечо:

– Ты оглох?

Тот моментально перевернул мешок и вытряхнул его.

Зайчата выпали, недоуменно поглядели друг на друга, потом на людей, увидели мать и со всех ног бросились к ней. Она поднялась, вся точно просияв от счастья, а они ткнулись в нее своими мордочками и, не помня себя от радости, стремглав кинулись в сторону леса. Зайчиха, волоча покалеченную лапку, хромая, пустилась вслед за ними.

Короткая эта сценка заставила придворных замолчать. С кусками дичи в руках, замерев, они – кто в недоумении, кто с пониманием – смотрели на Агнессу, а она молча глядела вслед убегающим зайчатам и тихо улыбалась, не зная, что на ней держит недобрый взгляд бывшая английская королева.

Вскоре стали собираться в обратный путь. Взнуздывали лошадей, вновь крепили к седлам корзины с дичью, гасили подернутые пеплом угли. И никто не слышал, как одна из дам, стоя у стремени лошади и суженными глазами глядя на королеву-мать, прошипела сквозь зубы:

– Бог не хочет, чтобы пролилась твоя кровь, проклятая испанка. Что ж, угождая Господу, следует избрать бескровный путь, избранный Церковью. Не так ли, ваше преосвященство?