Дмитрий Агалаков - Дар из глубины веков

А что же удивительный Павел Александрович Строганов? За европейский образ жизни и особенно мысли он будет предан опале и сослан в родовую деревню. Екатерина Вторая и впрямь осерчала на него! Но заступничество могущественного отца и покаянное письмо, написанное через силу по требованию Александра Сергеевича, смягчили гнев императрицы на милость. И через пару годков вольнодумец Попо вернулся на военную службу и ко двору. Именно тут он крепко-накрепко и сдружился со своим младшим товарищем, с которым еще в детстве играл в лапту, с великим князем Александром Павловичем.

В разгул французских преобразований, в 1796 году, в России умерла Екатерина Вторая и на престол сел столь нелюбимый ею сын Павел Первый. От государственных забот ушла добрая часть старых екатерининских вельмож. А кто и оказался в ссылке. Уехал, кстати, в свое далекое имение и опальный Александр Суворов. Павла не любили. Екатерина сызмальства готовила своего горячо обожаемого старшего внука Сашеньку к тому, что рано или поздно он займет трон державы российской. Но одного трона для просвещенного Александра Павловича было мало. Он грезил будущими реформами! Великими реформами!

А кто были его лучшие друзья и советники?

Первым из них был Павел Александрович Строганов – они с императором дружили семьями, не разлей вода были; вторым – общий друг и Александра Романова, и Павла Строганова – Виктор Кочубей, выходец из древних казацких родов, племянник князя и канцлера Безбородко; третьим – друг Строганова – поляк и революционер Адам Чарторыйский; и четвертым – кузен Строганова, Николай Новосильцев, тот самый, что по приказу папеньки вырвал младшего брата из лап революционеров. Но именно Строганов предложил создать «комитет избранных», как он его назвал «Комитет общественного спасения». И Александр Павлович согласился. Великому князю Александру было по ту пору чуть более двадцати, а его друзьям за тридцать, и, конечно, он слушал их с должным вниманием. Особенно Строганова, который еще десять лет назад сам участвовал в революции и даже занимал в новом государстве заметную должность! Как известно, вернувшись из Франции в крепостную невольницу, Попо еще в ссылке, в деревне, удя рыбку, сказал: «Я буду счастлив только тогда, когда в России наступят те же перемены, что и во Франции!» Это были люди с идеями! Прознав о тайном кружке реформаторов, взбешенный император Павел разогнал их, как домовладелец разгоняет из садика зарвавшихся, вопящих ночью котов, запустив в них крепким башмаком. Всех выслал из Петербурга! Только Строганов, ушедший в частную жизнь, и остался.

Но репрессии будут действовать только до срока…

Что до книгочея Дубровского, то и его время еще не пришло. Император Павел, гроссмейстер мальтийского ордена, не жаловал русской старины. Он, как и его отец, предпочитал все иное. Чужестранное! Необходимо было дождаться появления нового русского правителя, чтобы «парижская находка» увидела свет…

«Дней Александровых прекрасные начала» – так напишет Александр Сергеевич Пушкин о тех легендарных временах, когда избранным казалось, что сказка возможна! Ведь Русь любит сказки! Так почему бы по щучьему велению взять всей державе и не поворотиться в сторону запада, лицом к Европе, к свободе, равенству и братству?

Едва несчастного Павла Петровича англоманы удавили шарфом в его спальне, как новый царь всея Руси Александр Павлович изрек: «Теперь все как при матушке Екатерине будет!» Но не добавил: «С той лишь разницей, что я реформы хочу учинить, каких еще свет не видывал!»

Это был сюрприз для крепостнического государства.

Ничто так не сближает простых смертных и коронованных особ, как личные отношения, завязанные в юности. Едва став императором, Александр созвал всю свою четверку. И первым из четверки был Павел Строганов, с которым Александр дружил семьями. Строганов и предложил назвать их организацию «Негласный комитет».

Суть Негласного комитета была такова: пятеро друзей с императором во главе садились на диваны и пытались ответить на любимый русский вопрос «Что делать?». И в первую очередь как отменить крепостное право?

Они сделали многое. Вернули из ссылок пятнадцать тысяч репрессированных Павлом чиновников, военных и прочих, не угодивших режиму. Учредили восемь министерств. Создали всеобщую образовательную программу. Крепостное право не отменили и не смогли бы этого сделать (как бы ни хотели, а хотели сильно!), но в 1803 году вступил в силу «Закон о вольных хлебопашцах», по которому каждый помещик мог освободить своих крестьян с наделом за выкуп. Другое дело, что сами помещики за оскорбление такой закон приняли, но тут уж царь не виноват. Он-то как лучше думал! Александр Первый даже предполагал на манер европейских государств ограничить самодержавие, но никак не желал ограничивать свою личную власть. Какой дурак на такое согласится? Взять и по своей воле сказать: отныне парламент будет решать мою монаршую судьбу!

Такого еще в истории не было…

Но свежего ветра пришло много! Весеннего, полного надежд! В эти годы вдохновенной оттепели и фантастического разгула российской демократии девятнадцатого века в Санкт-Петербурге открылся уникальный домашний музей-библиотека. Инициатором музея был не кто иной, как Петр Петрович Дубровский.

Слух о домашнем музее чиновника Коллегии иностранных дел, недавно уволенного со службы, докатилась и до Павла Александровича Строганова.

К Дубровскому домой и отправился первый из четверки гениев, входивших в «Негласный комитет». Павел Строганов специально приехал поздно, когда посетители уже схлынули. О нем доложили, и Дубровский буквально вылетел в прихожую.

Павел Александрович, чтобы устранить любую неловкость, первым распахнул объятия:

– Здравствуйте, друг мой любезный! – он обнял Дубровского. – А вы изменились с нашей последней встречи в Париже! А-я-яй! Поседели, Петр Петрович… Сколько вам нынче лет?

– Шестой десяток пошел, ваше сиятельство.

– А мне почти столько же, сколько было вам, когда наши дороги пересеклись… Чаем напоите гостя своего? А то и коньяком? Хотя, нет, коньяк я свой принес…

Слуга Дубровского организовал стол. Долго кланялся. Такой человек зашел на огонек! Пока слуга суетился, Павел Строганов ходил по комнатам и осматривал экспонаты.

– Чудо, какое чудо! – говорил он.

– Да, они прекрасны! – соглашался за его спиной Дубровский. – А вот на этот фолиант взгляните… а теперь на этот!..

Затем они сели к столу и выпили из тяжелых хрустальных бокалов терпкий душистый напиток. Пробирающий, дорогой!

– Я надолго потерял вас из виду и все думал, как там наш книгочей? – улыбнулся хозяину Строганов. – Все ли вывез из Парижа, что хотел? Мне-то не удалось поспособствовать в полной мере. Слышали небось, под арестом сидел в собственной деревне?