Кузьма Абрамов - Сын эрзянский

Подождав немного, сборщики подати поднялись из-за стола. Старшина сказал Дмитрию:

— Срок тебе, Нефедкин, как я уже сказал, до следующего базара. Ты мужик справный и точный, отдашь без спора. Не то отберем корову. Тебе следует уплатить за целых два года.

У Дмитрия потемнело в глазах. Он смотрел вокруг и ничего не видел. Все плавало словно в тумане. Вместо лиц перед ним были какие-то гладкие доски с непонятным растекавшимся рисунком. Наконец среди этих досок он заметил бородатое лицо Никиты-квасника.

— Микит Уварыч, замолви за меня слово, ведь ты знаешь, что за прошлый год я уплатил сполна. На твоей палке есть метка, — взмолился Дмитрий.

— Разве волостной старшина будет смотреть на мою палку. Я эти отметины делаю так, для порядка, — сказал ему Никита и отвернулся.

Дмитрий упал на колени перед волостным старшиной, умоляя его:

— Не сгуби, батюшка-старшина, на твои гумага писан: платил подать. Кажный год платил...

— Мало ли чего у меня в бумагах написано. Ты мне подавай квитанцию. Нет квитанции, так плати снова! — сказал, как отрезал, старшина и вышел из избы.

За ним высыпали остальные. В избе стало так тихо, словно здесь лежит покойник.

Марья ничего не поняла из того, что говорил старшина. Она смотрела на Дмитрия и по выражению его лица догадывалась: случилась беда.

В сенях вдруг кто-то затопал, и, громыхнув дверью, в избу вбежала Фима.

— Ушли эти, с собачьими глазами? Смотрят на тебя так, словно вот-вот накинутся, — взволнованно сказала опа, но, заметив, что мать с отцом стоят будто каменные, притихла. Помедлив, она осторожно спросила: — Мама, они что-нибудь сделали?

Марья словно не слышала ее, заговорила, обращаясь к мужу:

— Что ж теперь делать? Дмитрий, что они сказали?

Дмитрий молча прошел к столу, сел на свое обычное место, дрожащие руки положил на стол. Спина его согнулась, словно под тяжким невидимым грузом, потемневшее лицо застыло, как у каменного изваяния.

Марья опять спросила:

— Дмитрий, чего же тебе сказали? Почему молчишь?

Он наконец с трудом выдавил из себя:

— Подушную надо заплатить и за прошлый год. За прошлый и за этот. За два года.

Услыхав это, Марья зарыдала, как над покойником. Глядя на мать, заплакала и Фима. Дмитрий сидел неподвижно, уставившись остекленевшими глазами на стол.

Марья понимала, что сколько ни лей слезы, горю этим не поможешь. Она еще раз обыскала избу, заглядывала во все щели и углы, перетрясла все свои холсты и рубахи, хранившиеся в чулане в большой деревянной кадке, и ничего не нашла. Фиму послали позвать Степу, может быть, он знает или видел эту заклятую «фитанцию». Степа пришел с ног до головы в снегу. С его новой шубы капала вода. Он разделся у двери и полез на печь сушиться.

— Сынок, вот такую бумажку ты нигде не видел? — принялась его расспрашивать Марья, показывая скрепленные ниткой квитанции.

Степа отрицательно мотнул головой, но, поразмыслив, как бы вспоминая, спросил:

— А где она была? В псалтыре деда Охона?

— Да, да, сыночек, там, — с надеждой подтвердила Марья.

— Там их было две?

Марья с бешено бьющимся сердцем подошла к печи, взялась руками за брус, положенный по краю, и ждала, что скажет Степа дальше. Дмитрий слегка приподнял голову, услышав разговор матери с сыном. Даже Фима вышла из предпечья и с нетерпением смотрела на брата. Но Степа не спешил. Он перевел взгляд от матери к отцу и обратно к матери, вспомнив ее широкий и плотный пояс.

— Нет, не видел, — сказал он коротко.

Разочарованная Марья отошла от печи и снова принялась за поиски. Дмитрий опять уставился тупым взглядом в стол. Фима села за прялку. Все они забыли об обеде, время которого уже давно прошло. В окнам начали подступать вечерние сумерки.

Неожиданно к Нефедовым явилась Ольга. Она вбежала в избу, даже не стряхнув с лаптей снег и с трудом переводя дыхание.

— Марья уряж, идемте скорее к нам, мама начала рожать! — с порога вскричала она, сдерживая слезы.

Марья сидела на лавке, подавленная свалившейся на них бедой. Ей казалось, что она теперь не в состоянии даже шевельнуться. Голос Ольги вывел ее из оцепенения. Она поднялась с лавки и шагнула к ней навстречу.

— Чего же ты плачешь, бестолковая, коли мать начала рожать? — сказала она.— Надо быстро затопить баню, позвать кого-нибудь из Савкиных старух.

— К Савкиным мы не ходим, отец велел позвать тебя. У нее, говорит, легкая рука. И мама так сказала, пусть, говорит, приходит Марья, — говорила Ольга, переминаясь с ноги на ногу...

Марья помолчала в раздумье.

— Как же быть-то? Мне ни разу не приходилось бывать повитухой, сумею ли...

Она взглянула на Дмитрия, тот не замечал, что происходит в избе. Не спеша оделась. Уже одетая, сказала ему:

— Пойду, Дмитрий, помогу, как смогу.

Дмитрий еле заметно кивнул головой.

— Мама, и я с тобой! — воскликнула Фима.

— Нечего там тебе делать, обойдутся без тебя, сиди дома и пряди, — сказала Марья.

Они с Ольгой ушли.

Фима попряла, пока в избе было светло, потом ушла и она. Дмитрий со Степой остались вдвоем. Один сидел за столом, другой лежал на печи так тихо, что можно было подумать, будто оба заснули. Когда в избе стало совершенно темно, послышался голос Степы:

— Тятя, я знаю, где эта бумажка.

Дмитрий вздрогнул, точно от неожиданного удара. Он поднялся с лавки и, не выходя из-за стола, спросил:

— Где она?!

— Ее съел Мика Савкин, — невозмутимо сказал Степа и принялся рассказывать: — Он никогда не видел пряников и не знает, какие они. Бумажка выпала из псалтыря, он ее сунул в рот и съел. А после говорит, что пряники деда Охона не сладкие...

Дмитрий со стоном опустился на лавку.

— Лучше бы ты, сынок, молчал об этом, — сказал он, тяжело переводя дыхание.

— Я и молчал, когда мама тут была, боялся, что она меня опять отстегает своим поясом. Я знаю ее, это Мика съел, а я буду виноват.

Дмитрий молчал.

Дмитрий, не сомкнув глаз, просидел за столом до утра следующего дня. Степа спал на печи. Марья с Фимой всю ночь провели у Охрема. Дмитрий один сидел в темной и тихой избе и все думал и думал. Не раз вспоминал давно умерших родителей. Как тяжело жить без них! Дмитрию казалось, что при них жилось куда легче. А теперь нет ему ниоткуда поддержки. Словно оказался он в каком-то глухом лесу, где за каждым деревом его подстерегает опасность. Да, жизнь — это дремучий лес... Дмитрий думал и тяжело вздыхал... До базара оставалось всего три дня. Что он может сделать за это время? Откуда возьмет деньги? В Баеве денег нет, а если у кого они и есть, в долг не дадут. Деньги возможно получить только на базаре, продав корову. Не продашь сам — возьмут они... Дмитрию временами казалось, что он попал в такое положение, из которого ему не выпутаться. Никогда ему больше не подняться на ноги. Он прекрасно знал, что значит лишиться коровы. Куда ни повернись, всюду темная пропасть...