Кен Фоллетт - Избранные произведения. II том

Он вспоминал свое участие в битве на Кейбл-стрит.

— Мы стояли в толпе мирных горожан, а на нас шли конные полицейские, орущие про грязных евреев, — рассказывал он ей. — Они били нас дубинками, толкали в стеклянные витрины.

Она была вместе с фашистами заблокирована в «Тауэр-гарденз» и никакой битвы не видела.

— А в газетах все описывали по-другому, — сказала Дейзи. Она тогда верила газетам, писавшим, что это были уличные беспорядки, организованные хулиганами.

Ллойда это не удивило.

— Моя мама неделю спустя видела в олдгейтском кинотеатре «Эссольдо» ролик новостей, — вспомнил он. — И тот комментатор — с таким звучным голосом — произнес: «От независимых наблюдателей полиция не получила ничего, кроме похвал». Мама сказала, что весь зал просто лег от хохота.

Дейзи потрясло его недоверчивое отношение к новостям. Он сказал ей, что большинство английских газет замалчивали статьи о зверствах армии Франко в Испании, но раздували каждое негативное сообщение о действиях правительственных войск. Она согласилась, что приняла как истину мнение Фицгерберта, что мятежники — благородные христиане, освобождающие Испанию от угрозы коммунизма. Она ничего не знала о массовых казнях, об изнасилованиях и грабежах, творимых солдатами Франко.

По-видимому, ей никогда не приходило в голову, что газеты, принадлежащие капиталистам, могли замалчивать новости, показывающие в плохом свете консервативное правительство, военных или бизнесменов и хватались за любой случай нарушений у активистов профсоюзов или левых партий.

Ллойд и Дейзи говорили о войне. Наконец-то начались военные действия. Британские и французские войска высадились в Норвегии и боролись за контроль над ней с немцами, которые сделали то же самое. Газетам не удалось скрыть факт, что у союзников дела пока шли отвратительно.

Отношение Дейзи к Ллойду изменилось. Она больше не флиртовала. Она всегда была рада его видеть, и обижалась, если он вечером запаздывал, и поддразнивала иногда; но никогда не кокетничала. Она рассказала ему, как все были огорчены, что она потеряла ребенка: Малыш, Фиц, Би, ее мать в Буффало, даже ее отец Лев. Она не могла избавиться от беспричинного ощущения, что сделала что-то постыдное, и спрашивала его, не считает ли он, что это глупо. Он не считал. Что бы она ни делала, он никогда не считал, что это глупо.

Они говорили о личном, но физически держались друг от друга на расстоянии. Он бы не стал пользоваться возникшей между ними близостью после того вечера, когда у нее случился выкидыш. Конечно, память о произошедшем будет вечно жить в его сердце. Когда он смывал кровь с ее живота и бедер, в этом не было ничего чувственного, ни в малейшей степени, лишь бесконечная нежность. Как бы там ни было, существовала опасность для жизни, и он не имел права на дальнейшие вольности. Он так боялся быть неверно понятым, что обращал особое внимание на то, чтобы никогда к ней не прикасаться.

В десять часов она делала какао, которое он обожал, — а она говорила, что тоже любит, — но у него было подозрение, что она просто хочет сделать ему приятное. Потом он прощался и уходил наверх в свою спальню на третьем этаже.

Они вели себя как старые друзья. Ему нужно было не это, но она была замужняя женщина, и на большее ему рассчитывать не приходилось.

Он почти не вспоминал о ее положении в обществе. Однажды она ошарашила его сообщением, что собирается посетить бывшего дворецкого Фицгербертов Пила, который жил в домике за оградой их владений.

— Ему восемьдесят лет! — сказала она Ллойду. — Я уверена, что Фиц совершенно забыл о нем. Я должна посмотреть, как он живет.

Ллойд удивленно поднял брови, и она добавила:

— Я должна убедиться, что у него все в порядке. Это мой долг как члена семьи Фицгербертов. Богатые семьи обязаны заботиться о своих слугах, когда те состарятся, вы разве не знали этого?

— Да как-то забыл.

— Вы со мной пойдете?

— Конечно.

На следующий день было воскресенье, и они пошли с утра, так как у Ллойда не было занятий. Состояние домика Пила их обоих потрясло: краска облезала, обои отклеивались, занавески были серыми от угольной пыли. Единственным украшением был ряд фотографий, вырезанных из журнала и прикрепленных к стене: король с королевой, Фиц и Би, еще разные аристократы. В доме много лет не убирали как следует — там стоял запах мочи, табака и гниения. Но Ллойд понимал, что в этом нет ничего необычного, если в доме живет старик, получающий маленькую пенсию.

Пил взглянул на Ллойда из-под седых бровей и сказал:

— Доброе утро, милорд! А я-то думал, вы умерли!

— Я просто посетитель, — улыбнувшись, ответил Ллойд.

— Правда, сэр? Моя бедная голова уже ничего не соображает. Ведь с тех пор, как умер старый граф, прошло лет тридцать пять, а то и сорок. Однако кто же вы, молодой сэр?

— Я Ллойд Уильямс. Много лет назад вы знали мою мать Этель.

— Так вы сын Эт? Ну что ж, тогда понятно…

— Что понятно, мистер Пил? — спросила Дейзи.

— А, нет, ничего. У меня же такая каша в голове!

Они спросили, не нужно ли ему чего-нибудь, но он стал уверять, что у него есть все, что только может пожелать человек.

— Ем я немного, пиво пью редко. На табак для трубки мне денег хватает, и на газеты тоже. Как вы думаете, юный Ллойд, захватит нас Гитлер? Надеюсь, что я не доживу до такого.

Дейзи немного прибрала на кухне, хотя и не очень умела вести домашнее хозяйство.

— Просто невероятно, — тихо сказала она Ллойду. — Вот так живет — и говорит, что у него все есть, и считает себя счастливчиком!

— Многие в его возрасте живут хуже, — сказал Ллойд.

Они проговорили с Пилом около часа. Перед их уходом он все же обратился к ним с просьбой.

— На похоронах старого графа, — сказал он, глядя на ряд снимков на стене, — нас сфотографировали. Я тогда был никаким не дворецким, а простым лакеем. Мы все выстроились у гроба. Фотоаппарат был большой, старинный, с черной накидкой, не такой, как эти маленькие современные. Дело было в тысяча девятьсот шестом.

— Я, пожалуй, знаю, где эта фотография, — сказала Дейзи. — Мы поищем.

Они вернулись в графский дом и спустились на цокольный этаж. Чулан находился рядом с винным погребом и был довольно большим. Он был битком набит коробками, сундуками и бесполезными украшениями: корабль в бутылке, макет Ти-Гуина, сложенный из спичек, миниатюрный комодик, меч в богато украшенных ножнах.

Они начали разбирать старые фотографии и рисунки. От пыли Дейзи расчихалась, но настаивала на том, чтобы продолжать.

Ту фотографию, что была нужна Пилу, они нашли. Вместе с ней в коробке лежала еще более старая карточка старого графа. Ллойд замер, изумленно глядя на нее. На коричневатом снимке размером пять дюймов в высоту и три дюйма в ширину был изображен молодой человек в офицерской форме викторианской эпохи.