Кен Фоллетт - Избранные произведения. II том

Берни взял всем по пиву. Этель поинтересовалась вслух, как там ее подруга Мод в Берлине: она уже не получала от нее известий, с войной почтовое сообщение между Германией и Великобританией прекратилось.

Ллойд отпил пиво и твердо сказал:

— Я бы хотел, чтобы ты рассказала мне о моем настоящем отце.

— Твой отец — Берни! — резко сказала Этель.

Опять она уклоняется от ответа! Ллойд подавил немедленно всколыхнувшийся гнев.

— Нет необходимости напоминать мне об этом. Как нет необходимости мне говорить Берни, что я люблю его как отца, потому что он и так это знает.

Берни похлопал его по плечу — неловким, но искренним жестом, выражающим любовь.

— Но я хочу узнать про Тедди Уильямса, — настойчиво сказал Ллойд.

— Нужно говорить о будущем, а не о прошлом, — сказал Билли. — Идет война.

— Вот именно, — сказал Ллойд. — И я хочу получить ответы на свои вопросы сейчас . Я не собираюсь ждать, потому что могу скоро оказаться в бою, и я не желаю умереть в неведении. — Он был уверен, что этому доводу им противопоставить нечего.

— Рассказывать нечего, ты все уже знаешь, — сказала Этель, пряча глаза.

— Нет, не все, — сказал он, заставляя себя быть терпеливым. — Где мои дедушка с бабушкой с той стороны? Есть ли у меня дяди, тети, двоюродные братья и сестры?

— Тедди Уильямс был сиротой, — сказала она.

— В каком сиротском приюте он воспитывался?

— Почему ты такой упрямый? — раздраженно воскликнула она.

— Потому что я в тебя! — Ллойд позволил себе повысить голос в ответ.

Берни не сдержал улыбки.

— Это уж точно!

Но Ллойду было не смешно.

— В каком приюте?

— Может, он и говорил, но я не запомнила. Наверное, в Кардиффе.

— Ллойд, мальчик мой, — вмешался Билли, — ты касаешься больного места. Пей пиво и оставь эту тему.

— Это и у меня очень даже больное место, дядя Билли, спасибо большое, и я уже сыт по горло этой ложью!

— Ну-ну-ну, — успокаивающе сказал Берни, — давайте не будем про ложь…

— Прости, папа, но мне придется это сказать, — Ллойд поднял руку, чтобы его не перебивали. — В прошлый раз, когда я спрашивал, мама сказала мне, что семья Тедди Уильямса — из Свонси и им приходилось много переезжать из-за работы его отца. А теперь она говорит, что он рос в приюте в Кардиффе. Одна из двух историй — ложь. Если не обе.

Этель наконец взглянула ему в глаза.

— Мы с Берни кормили тебя, одевали, отправили в школу, а потом в университет, — сказала она возмущенно. — Тебе не на что жаловаться!

— И я всегда буду вам благодарен и всегда буду любить вас, — сказал Ллойд.

— Но почему ты вообще заговорил сейчас на эту тему? — сказал Билли.

— Потому что кое-кто в Эйбрауэне мне кое-что сказал.

Мама ничего не ответила, но в ее глазах промелькнул страх. Кто-то в Уэльсе знает правду, подумал Ллойд.

— Мне сказали, — безжалостно продолжал он, — что, возможно, Мод Фицгерберт в тысяча девятьсот четырнадцатом году забеременела и ее ребенка выдали за твоего, вознаградив тебя домом на Натли-стрит.

Этель презрительно фыркнула.

Ллойд поднял руку.

— Это могло бы объяснить две вещи. Во-первых — непонятную дружбу между тобой и леди Мод. А во-вторых… — он полез в карман, — эту карточку, где я с бакенбардами, — и он показал им фотографию.

Этель смотрела на карточку и молчала.

— Можно подумать, что это я, правда? — сказал Ллойд.

— Да, Ллойд, можно, — раздраженно сказал Билли, — но, поскольку это не ты, перестань ходить вокруг да около и скажи нам, кто это.

— Это отец графа Фицгерберта. А теперь вы перестаньте ходить вокруг да около, дядя Билли, и ты, мама. Я действительно сын Мод?

— В основе нашей с Мод дружбы, — сказала Этель, — лежала прежде всего политика. Мы прервали отношения, когда разошлись во взглядах на стратегию суфражисток, а потом помирились. Она мне очень нравилась, и от нее я получала много жизненно важных возможностей, но никакая тайна нас с ней не связывает. Она не знает, кто твой отец.

— Хорошо, мам, — сказал Ллойд. — Я могу в это поверить. Но карточка…

— Объяснить это сходство… — сказала она и замолчала.

Но Ллойд не собирался дать ей улизнуть.

— Говори, — беспощадно сказал он. — Скажи мне правду.

— Ты ошибаешься, мальчик мой, — сказал Билли. — Слышал звон, да не знаешь, где он.

— Да? Ну так наставьте меня на путь истинный, что же вы?

— Не мне это делать.

Это было все равно что признание.

— Значит, прежде была все-таки ложь.

У Берни был ошарашенный вид. Он посмотрел на Билли.

— Что же, значит, рассказ про Тедди Уильямса — неправда?

Было ясно, что все эти годы он верил этому, как и Ллойд.

Билли не ответил.

Все посмотрели на Этель.

— Ах, дьявол… — сказала она. — Отец говорил: «Твои грехи тебя найдут». Ладно, ты просил правду — ты получишь правду. Но она тебе не понравится.

— А ты попробуй, — отчаянно сказал Ллойд.

— Ты сын не Мод, — сказала она. — Ты сын Фица.

На следующий день, в пятницу, 10 мая, Германия вторглась в Нидерланды, Бельгию и Люксембург.

Ллойд услышал эту новость по радио, когда он с родителями и дядей Билли сидел за завтраком в пансионе. Он не удивился, все в армии считали это вторжение неминуемым.

Намного больше его потрясло открытие предыдущего вечера. Ночью он не один час лежал без сна, злясь, что его так долго водили за нос, страдая, что оказался сыном правого аристократа-соглашателя, который к тому же, по дикому стечению обстоятельств, был свекром обворожительной Дейзи.

— Как ты могла в него влюбиться? — сказал он тогда матери в пабе.

— Не будь ханжой, — резко ответила она. — Ты тоже терял голову от своей американской девчонки, а уж она была настолько правых взглядов, что вышла замуж за фашиста.

Ллойд хотел возразить, что это совсем другое дело, но тут же понял, что то же самое. Какими бы ни были их отношения с Дейзи теперь, несомненно, когда-то он был в нее влюблен. Любовь не поддавалась логике. Если он мог поддаться безрассудной страсти, то могла и его мать; на самом деле они были даже одного возраста, когда это случилось, обоим был двадцать один год.

Он тогда сказал, что ей следовало с самого начала сказать ему правду, но на это у нее тоже был ответ.

— Как бы ты себя повел, если бы я сказала тебе, еще маленькому, что ты сын богача, графа? Сколько бы ты продержался, прежде чем похвастаться другим мальчишкам в школе? Подумай, как бы они издевались над твоими детскими фантазиями. Подумай, как бы они тебя ненавидели за твое превосходство.

— Ну а потом…

— Не знаю, — сказала она устало. — Все время не было подходящего момента.

Берни сначала был так поражен, что побледнел, но скоро оправился от шока, и к нему вернулась обычная флегматичность. Он сказал, что понимает, почему Этель не сказала ему правды.