Кен Фоллетт - Избранные произведения. II том

Может ли он приехать в отпуск — они не имели никакого представления.

Дейзи рассказала про своего брата Грега и про его сына Джорджи. Она знала, что уж от Леквизов меньше всего стоит ждать осуждения и что они порадуются вместе с ней такой новости.

Рассказала она и о семье Евы, оставшейся в Берлине. Берни был евреем, и когда он услышал о сломанных руках Руди, у него на глаза навернулись слезы.

— Надо было им выйти на улицы и драться с фашистскими сволочами, пока была возможность! — сказал он. — Как это сделали мы.

— У меня на спине до сих пор остались шрамы, — сказала Милли. — Когда на Гардинерз полиция двинулась на толпу и витрина не выдержала… Я их стеснялась, и Эйби их увидел, когда мы были уже полгода женаты… Но он сказал, что гордится мной.

— Да, драка на Кейбл-стрит была нешуточная, — сказал Берни. — Но мы положили конец этому сволочному беспределу. — Он снял очки и вытер глаза платком.

Этель обняла его за плечи.

— А я в тот день всех уговаривала остаться дома… Ты был прав, а я — нет.

Он печально улыбнулся.

— Такое нечасто случается.

— Но с фашизмом у нас было покончено, когда после событий на Кейбл-стрит ввели «Закон об общественном порядке», — сказала Этель. — Парламент запретил ношение формы политических партий в общественных местах. И это их добило. Раз они не могли разгуливать туда-сюда в своих черных рубашках, они больше ничего из себя не представляли. Консерваторы это сделали, надо отдать им должное.

Леквизы, семья политиков, говорили и о послевоенной реформе, которую планировали лейбористы. Их лидер, спокойный и гениальный Клемент Эттли, сейчас был заместителем премьер-министра Черчилля, а глава профсоюзов Эрни Бевин — министром труда. То, каким они видели будущее, внушало и Дейзи радостное волнение.

Милли ушла, и Берни отправился спать. Когда Дейзи с Этель остались одни, Этель спросила:

— Так ты действительно хочешь выйти замуж за моего Ллойда?

— Больше всего на свете! Как вы думаете, получится?

— Конечно. Почему же нет?

— Потому что у нас было такое непохожее окружение… Вы такие хорошие люди. Вы живете, чтобы служить обществу.

— Кроме нашей Милли. Она, как и брат Берни, хочет зарабатывать деньги.

— Но и у нее остались на спине шрамы после Кейбл-стрит.

— Это правда.

— Ллойд такой же, как вы. Политика для него не дополнительное занятие вроде хобби, это для него — главное в жизни. А я — эгоистичная миллионерша.

— Мне кажется, — задумчиво сказала Этель, — брак бывает двух видов: один — когда люди становятся партнерами, им удобно вместе, у них общие надежды и страхи, они вместе растят детей, помогают и поддерживают друг друга. — Дейзи поняла, что Этель говорит о себе и Берни. — А второй — дикая страсть, безумие, упоение и секс, возможно, с кем-то совсем не подходящим, может быть, с человеком, которым ты не восхищаешься, а может быть, на самом деле он тебе даже не нравится… — Дейзи была уверена, что она думает о романе с Фицем. Она затаила дыхание, понимая, что сейчас Этель говорит ей чистую правду, без прикрас. — Мне посчастливилось, у меня было и то и другое, — сказала Этель. — И мой тебе совет — если представится возможность такой сумасшедшей любви — хватайся за нее обеими руками, и черт с ними, с последствиями.

— Надо же, — сказала Дейзи.

Вскоре она уехала. Она чувствовала себя польщенной, что Этель открыла ей душу. Но когда она вернулась в свою пустую квартиру, ее охватила тоска. Она сделала себе коктейль — и вылила. Поставила на огонь чайник и сняла. Радиопередачи закончились. Она лежала в холодной постели и отчаянно жалела, что нет рядом Ллойда.

Она сравнивала семью Ллойда с собственной. У обеих жизнь текла не гладко, но Этель из неподходящего материала выковала семью сильную, готовую прийти на помощь, а вот Ольга, родная мать Дейзи, этого сделать не смогла — хотя в этом было больше вины Льва, чем Ольги. Этель была замечательной женщиной, и Ллойд унаследовал многие ее качества.

Где он сейчас, что он делает? Каким бы ни был ответ, он наверняка в опасности. Вдруг его убьют теперь, когда наконец она свободна и ничто не мешает ей любить его и выйти за него замуж? Что ей делать тогда, если он погибнет? Собственная жизнь представлялась ей тогда конченой: ни мужа, ни любимого, ни друзей, ни родной страны. Она плакала, пока не уснула — уже под утро.

Утром она долго спала. В полдень, накинув черный шелковый халатик, она пила кофе в своей маленькой столовой, когда ее пятнадцатилетняя горничная вдруг сообщила:

— Госпожа, пришел майор Уильямс.

— Что? — севшим голосом произнесла она. — Не может быть!

И тут в дверь вошел он — с вещмешком на плече.

У него был усталый вид, недельная щетина, и, по всей видимости, спал он, не снимая формы.

Она обняла его и стала целовать заросшее щетиной лицо. Он тоже ее целовал, несколько смущенный тем, что не может перестать улыбаться.

— От меня, наверное, так несет, — сказал он между поцелуями. — Я неделю не переодевался.

— От тебя пахнет, как от сыроварни! — сказала она. — Это замечательно! — Она потянула его в спальню и стала раздевать.

— Я по-быстрому приму душ? — сказал он.

— Нет! — сказала она и толкнула его обратно на кровать. — Я не могу ждать! — Желание сводило ее с ума. И по правде говоря, запах тоже. Казалось бы, он должен был вызывать отвращение, но вышло как раз наоборот. Ведь это был он, человек, о котором она уже думала, что он мог погибнуть, а сейчас ее ноздри и легкие чувствуют его! Она была готова плакать от радости.

Чтобы снять брюки, надо было начать с обуви, что было проблематично, и она решила этим не заниматься. Лишь расстегнула его ширинку. Потом сбросила черный шелковый халатик и задрала ночнушку до пояса, все это время глядя со счастливым вожделением на белый пенис, поднимающийся из грубой ткани цвета хаки. Потом она оседлала Ллойда, опустилась, наклонилась вперед и поцеловала его в губы.

— О боже, — сказала она. — Не могу передать, как же я тебя ждала.

Она легла на него сверху, не очень двигаясь, но целуя снова и снова. Он взял в ладони ее лицо и всмотрелся.

— Это на самом деле? — спросил он. — Не очередной сказочный сон?

— Это на самом деле, — сказала она.

— Как хорошо! Не хотел бы я сейчас проснуться.

— Я хочу, чтобы так было всегда.

— Хорошая мысль, только долго мне так не выдержать, — и он начал двигаться под ней.

— Если будешь продолжать, я сейчас кончу, — сказала она.

И оказалась права.

Потом они долго лежали в постели и разговаривали.

Ему дали двухнедельный отпуск.

— Живи здесь, — сказала она. — Ты можешь навещать родителей каждый день, но ночью я хочу, чтобы ты был здесь.

— Мне бы не хотелось испортить тебе репутацию.