Кен Фоллетт - Избранные произведения. II том

Наконец мать сказала:

— Я была взбалмошной девчонкой… — Она взглянула на Зою. — Не такой благоразумной, как твоя жена… — Она глубоко вздохнула. — Григорий Пешков полюбил меня с первого взгляда — ну или почти сразу, идиот несчастный… — и она ласково улыбнулась мужу. — Но его братец Левка — красиво одевался, у него были сигареты, деньги на водку, дружки-бандиты. Левка мне больше нравился. Я была еще большей дурой.

— Так это правда? — ошарашенно сказал Володя. В глубине души он все еще отчаянно надеялся услышать «нет».

— Левка поступил со мной как всегда поступают такие, как он, — сказала Катерина. — Забрюхатил — и оставил.

— Значит, мой отец — Лев… — Володя посмотрел на Григория. — А ты — лишь мой дядя! — Ему показалось, что он сейчас упадет. Земля качалась и уходила из-под ног. Как во время землетрясения.

Зоя подошла к Володиному стулу и встала рядом, положив руку ему на плечо, чтобы утешить, а может быть, удержать.

Катерина продолжала:

— А Григорий повел себя так, как обычно и поступают такие, как он: стал обо мне заботиться. Он меня любил, он женился на мне, обеспечивал меня и моих детей. — Она взяла за руку сидевшего рядом с ней на диване Григория. — Я о нем не мечтала, и уж конечно, я его не заслужила, но Господь все равно дал мне его.

— Я боялся, что этот день наступит, — сказал Григорий. — С самого твоего рождения я боялся этого дня.

— Тогда почему вы держали это в тайне? — сказал Володя. — Почему просто не рассказали мне правду?

— Я не мог сказать тебе, что я не твой отец, — глухо произнес Григорий. Ему было трудно говорить. — Я слишком тебя любил.

Катерина сказала:

— Вот что я тебе скажу, дорогой мой сын. Послушай меня внимательно, и даже если ты никогда больше не захочешь слушать свою мать — это ты должен выслушать. Забудь про незнакомца в Америке, который когда-то соблазнил глупую девчонку. Посмотри на человека, который сидит перед тобой со слезами на глазах.

Володя взглянул на Григория и встретил умоляющий взгляд, от которого у него сжалось сердце.

Катерина продолжала:

— Этот человек кормил тебя, одевал тебя и любил тебя неизменно три десятка лет. Если слово «отец» хоть что-нибудь да значит — вот твой отец!

— Да, — сказал Володя. — Я знаю.

Ллойд Уильямс прекрасно сработался с Эрни Бевином. У них было много общего, несмотря на разницу в возрасте. Во время четырехдневной поездки на поезде по заснеженной Европе Ллойд рассказал ему, что он, как и Бевин, был внебрачным сыном служанки. Оба они были горячими противниками коммунизма: Ллойд — в результате опыта, полученного в Испании, Бевин — потому что насмотрелся на тактику коммунистов в профсоюзном движении. «Они — рабы Кремля и тираны для всех остальных», — сказал Бевин, и Ллойд прекрасно понял, что он имел в виду.

Ллойд не стал относиться лучше к Грегу Пешкову, который всегда выглядел так, словно одевался на бегу: рукава сорочки расстегнуты, воротник пальто перекручен, шнурки не завязаны. Грег был парень проницательный, и Ллойд пытался вызвать у себя симпатию к нему, но он чувствовал в глубине, под внешним обаянием Грега, безжалостность. Дейзи говорила, что Лев Пешков был гангстером, и Ллойд мог представить у Грега такие же наклонности.

Однако Бевин ухватился за идею Грега относительно Германии.

— Как тебе кажется, он говорил от лица Маршалла? — спросил дородный министр иностранных дел со своим сильным западным акцентом.

— Он сказал, что нет, — ответил Ллойд. — Вы думаете, это может получиться?

— Я думаю, это лучшая идея из всего, что я слышал за эти три чертовых недели в этой чертовой Москве. Если он говорил серьезно, устрой-ка нам неформальный ужин — только Маршалл с этим юношей, ты и я.

— Я немедленно займусь этим.

— Но никому не говори. Надо, чтобы Советы не прознали об этом ни словечка. Иначе они обвинят нас в заговоре против них, и будут правы.

На следующий день они встретились в доме № 10 по Спасопесковской площади, где находилась резиденция американского посла, — это был причудливый особняк в неоклассическом стиле, построенный перед революцией. Маршалл был высокий и тощий, солдат до мозга костей; Бевин — полный, близорукий, нередко — с торчащей изо рта сигаретой; но они сразу же поладили. Оба предпочитали говорить начистоту. Бевина однажды сам Сталин обвинил в недостойных джентльмена речах, и министр иностранных дел очень гордился оказанной честью. И под расписанными потолками с канделябрами они принялись за работу — восстановление Германии без помощи СССР.

Они быстро пришли к соглашению насчет принципиальных вещей: новой валюты, объединения британской, американской и — если получится — французской зон; демилитаризации Западной Германии; выборов; и насчет нового Трансатлантического военного союза. Бевин прямо сказал:

— Сами понимаете, ничего из этого не выйдет.

Маршалл оторопел.

— Тогда я не могу понять, зачем мы это обсуждаем, — резко сказал он.

— В Европе — экономический спад. Эта схема не будет действовать — люди голодают. Лучшая защита от коммунизма — процветание. Сталин это понимает — вот потому он и хочет держать Германию в нищете.

— Я с вами согласен.

— Это означает, что мы должны заняться восстановлением. Но мы не можем это делать голыми руками. Нам нужны трактора, станки, экскаваторы, транспорт — и всего этого мы себе позволить не можем.

Маршал понял, куда он клонит.

— Американцы больше не хотят оказывать европейцам благотворительную помощь.

— Это справедливо. Но, наверное, США смогут найти способ дать нам в долг деньги, чтобы купить у вас оборудование.

Наступила тишина.

Маршалл терпеть не мог разбрасываться словами, но это было слишком долгое молчание даже для него.

Наконец он ответил.

— В этом есть смысл, — сказал он. — Я узнаю, что можно сделать.

Конференция длилась шесть недель, и к моменту, когда все разъехались по домам, ничего еще решено не было.

Еве Уильямс был год, когда у нее начали резаться задние зубы. Остальные вылезли довольно легко, но вот эти очень ее беспокоили. Ллойд с Дейзи мало чем могли тут помочь. Она чувствовала себя ужасно, она не могла спать, она не давала им спать тоже, и они тоже чувствовали себя ужасно.

У Дейзи денег было много, но жили они довольно скромно. Купили в Окстоне симпатичный домик в ряду смежных домов, и их соседями стали владелец магазинчика и строитель. Они завели маленький семейный автомобиль, новый «Моррис-8», развивающий скорость почти до шестидесяти миль в час. Дейзи все еще покупала красивую одежду, но у Ллойда было всего три костюма: вечерний, в белую полоску для палаты общин, и твидовый — для работы с избирателями по выходным.