Кен Фоллетт - Избранные произведения. II том

— Совершенно ясно, кто ими руководит, — сказал Генрих.

Наконец стало тихо. Фрау Шредер рассказала о требовании русских и объяснила, что ввести его в действие вне советской зоны Берлина невозможно, если его не утвердят остальные союзные государства.

Представитель коммунистов произнес речь, в которой обвинил фрау Шредер в подчинении непосредственно Нью-Йорку.

Со всех сторон посыпались яростные обвинения и оскорбления. Наконец стали голосовать. Коммунисты единодушно поддержали декрет Советов, обвинив всех остальных в исполнении приказов извне. Все остальные проголосовали против, и акция провалилась. Берлин отказался подчиниться угрозам. Карла была измучена, но торжествовала.

Однако еще ничего не кончилось.

Когда они расходились, было уже семь часов вечера. Большая часть толпы рассеялась, но костяк хулиганов все еще слонялся у входа. Пожилую женщину-депутата, вышедшую из муниципалитета, проводили ударами кулаков и пинками. Полиция безучастно смотрела.

Карла с Генрихом вышли через боковую дверь в компании нескольких друзей, надеясь скрыться незамеченными, но за выходом наблюдал один из коммунистов с велосипедом. Он быстро укатил.

Депутаты поспешили прочь, но тот вернулся с несколькими головорезами. Кто-то подставил ножку, и Карла упала на землю. Ее больно ударили ногой — раз, другой, третий. Она в ужасе закрывала руками живот. Карла была беременна уже почти три месяца, а чаще всего именно на этом сроке случаются выкидыши. Неужели дитя Вернера погибнет, в отчаянии думала она, — на улице Берлина, от побоев бандитов-коммунистов?

Но вот они исчезли.

Депутаты поднялись с земли. Никто особенно тяжело не пострадал. Они и дальше двинулись вместе, опасаясь продолжения, но, похоже, коммунисты решили, что избили достаточно людей для одного дня.

Домой Карла попала в восемь вечера. Эрик не появлялся.

Вернер был вне себя, когда увидел ее синяки и порванное платье.

— Что случилось? — воскликнул он. — Что с тобой?

Она залилась слезами.

— Тебе плохо? Может быть, поедем в больницу? — спросил Вернер.

Она энергично замотала головой.

— Я не из-за этого, — сказала она. — Это просто синяки. Бывало и похуже… — Она тяжело опустилась на стул. — Боже, как я устала!

— Кто это сделал? — яростно спросил он.

— Обычные люди, — сказала она. — Эти называют себя не нацистами, а коммунистами, но они такие же. Снова начинается тридцать третий год.

Вернер обнял ее.

Она не могла успокоиться.

— Как долго у власти бандиты и убийцы! — всхлипывала она. — Кончится это когда-нибудь?

Той ночью советское агентство новостей выпустило сообщение. С шести часов утра в Берлине прекращается въезд и выезд всего пассажирского и грузового транспорта — поездов, автомобилей и речных барж. Никакие товары не будут пропускать: ни еду, ни молоко, ни медикаменты, ни уголь. Поскольку электростанциям придется прекратить работу, то электроснабжение урезали — только для западных секторов.

Город оказался в блокаде.

Ллойд Уильямс находился в британском военном штабе. В парламенте наступили короткие каникулы, и Эрни Бевин уехал в отпуск на южное побережье Англии, в Сэндбэнкс. Но его настолько волновало происходящее в Берлине, что он послал туда Ллойда, чтобы тот наблюдал, как происходит введение новой валюты, и держал его в курсе.

Дейзи с Ллойдом не поехала. Их младшему сыну Дэйви было всего шесть месяцев, а кроме того, Дейзи с Евой Мюррей занимались созданием в Хокстоне женской клиники контроля за деторождением, которая вот-вот должна была открыться.

Ллойд отчаянно боялся, что этот кризис приведет к войне. Он уже сражался в двух войнах и совершенно не хотел увидеть третью. У него было двое маленьких детей, и он надеялся, что они будут жить в мире без войн. Он был женат на самой хорошенькой, самой чувственной и самой очаровательной женщине на планете и хотел провести рядом с ней много десятков лет.

Генерал Клэй, американский генерал-губернатор, помешанный на своей работе, приказал подчиненным готовить вооруженный конвой, чтобы пробиться по автотрассе от находящегося на западе Хельм-штедта прямиком через советскую территорию в Берлин, сметая все на своем пути.

Ллойд узнал про этот план одновременно с британским губернатором, сэром Брайаном Робертсоном, и услышал, как тот по-солдатски кратко отчеканил:

— Если Клэй это сделает, будет война.

Но ничто другое не имело смысла. Поговорив с младшими помощниками Клэя, Ллойд узнал, что у американцев появились другие предложения. Военный министр Кеннет Роял хотел остановить денежную реформу. Клэй ответил ему, что дело зашло слишком далеко, чтобы давать задний ход. Тогда Роял предложил эвакуировать всех американцев. Клэй сказал, что именно этого Советы и добиваются.

Сэр Брайан предложил снабжать город по воздуху. Многие полагали это невозможным. Кто-то подсчитал, что Берлину ежедневно требуется 4000 тонн продуктов и топлива. Хватит ли самолетов всего мира, чтобы возить столько грузов? Никто не знал. Тем не менее сэр Брайан приказал Королевской авиации приступать.

В пятницу во второй половине дня сэр Брайан отправился к Клэю, и Ллойда пригласили быть в числе сопровождающих. Сэр Брайан сказал генералу:

— Русские могут преградить дорогу вашему конвою и ждать, хватит ли у вас духа их атаковать; но я не думаю, что они станут сбивать самолеты.

— Не представляю, как нам удастся доставлять нужное количество грузов по воздуху, — сказал Клэй.

— Я тоже, — ответил сэр Брайан. — Но мы будем это делать, пока не придумаем что-нибудь получше.

Клэй снял трубку.

— Соедините меня с генералом Лемэй в Висбадене, — сказал он. Спустя минуту он произнес: — Кертис, у тебя есть самолеты, на которых можно возить уголь?

Возникла пауза.

— Уголь, — повторил Клэй уже громче.

Снова пауза.

— Да, именно это я и сказал: уголь.

Потом Клэй обернулся к сэру Брайану.

— Он говорит, что авиация Соединенных Штатов может перевозить что угодно.

Англичане вернулись в свой штаб.

В субботу Ллойд взял армейского шофера и отправился в советский сектор по личному делу. Он поехал по тому адресу, где был пятнадцать лет назад у семьи фон Ульрихов.

Он знал, что Мод по-прежнему жила там. В конце войны его мама и Мод возобновили переписку. В письмах Мод пыталась делать вид, что все хорошо, хотя было понятно, что они переживают тяжелые лишения. Помощи она не просила — и в любом случае Этель ничего не могла бы для нее сделать: в Англии питание было все еще по карточкам.

Дом выглядел совершенно иначе. В 1933 году это был красивый особняк, немного запущенный, но все еще элегантный. Теперь это была старая развалина. Почти во всех окнах вместо стекол были доски или газеты. На каменной кладке виднелись следы от пуль, а садовая стена обвалилась. Деревянные рамы и перила давно не красили.