Кен Фоллетт - Избранные произведения. I том

Значит, подумалось Ролло, мы не просто отомстим, а выполним Божью волю. Юноша ощутил, как сердце заполняет свирепая радость.

Его отец, по-видимому, чувствовал то же самое.

— Ступай, Ролло, — сказал Реджинальд. — Ступай и сделай все как надо.

Ролло накинул плащ и вышел из дома.

Здание гильдейского собрания стояло на другой стороне улицы. Шериф Мэтьюсон располагался на нижнем этаже, в одном помещении с приставом Полом Петтитом, который вел переписку и следил, чтобы все документы хранились в должном порядке. Конечно, на Мэтьюсона не всегда можно было положиться, если речь заходила об интересах Фицджеральдов: порою он прямо отказывал в помощи сэру Реджинальду, отговариваясь тем, что служит королеве, а не мэру. По счастью, сегодня шериф отсутствовал, и Ролло не имел ни малейшего желания его разыскивать.

Вместо того юноша спустился в подвал, где готовились к исполнению своих обязанностей воскресным вечером Осмунд Картер и его подручные. Осмунд зачем-то напялил на голову плотно сидевший кожаный шлем, отчего приобрел еще более задиристый вид, чем обычно. Когда Ролло вошел, он зашнуровывал высокий сапог.

— Пойдем, поможешь мне кое-кого допросить, — сказал ему Ролло. — Тебе не придется ничего говорить.

Он хотел было добавить «Просто смотри посуровее», но счел, что это будет лишним — Осмунд и без того всегда так смотрел.

Они вышли из здания и двинулись по главной улице, залитой лучами послеполуденного солнца. Ролло размышлял, не поторопился ли он уверить отца и епископа Джулиуса в том, что Донал сломается и все расскажет. Если Донал успел протрезветь, он может оказаться крепким орешком. Начнет юлить, будет твердить, что нес спьяну не пойми что, и наотрез откажется от всяких слов, которые он якобы поизносил насчет протестантских служб. Тогда придется его вразумить.

У пристани Ролло окликнула Сьюзан Уайт, дочка пекаря и его ровесница. С этой милой девчушкой, мордашка которой очертаниями напоминала сердце, Ролло по молодости целовался и даже отваживался немножко распускать руки. Именно тогда он осознал, что плоть не имеет над ним той власти, какой она обладала, похоже, над парнями вроде Донала Глостера и Неда Уилларда. В общем, посиделки со Сьюзан ничем таким не закончились. Наверное, рано или поздно ему все равно придется жениться, чтобы какая-то женщина занималась хозяйством, но уж он подыщет себе кого-нибудь познатнее, чем дочка пекаря.

Сьюзан не затаила на него зла — у нее было много поклонников.

— Жаль, что так случилось с вашим грузом, — сказала она сочувственно. — Несправедливо, правда?

— Правда. — Ролло ничуть не удивился тому, что история уже разошлась по городу. Половина Кингсбриджа, так или иначе, занималась морской торговлей, а потому едва ли не всякий интересовался новостями с моря, хорошими и дурными.

— В следующий раз непременно повезет, — утешила Сьюзан. — Присловье такое есть.

— Надеюсь, оно сбудется.

Сьюзан с любопытством покосилась на Осмунда, гадая, должно быть, куда тот направляется вместе с Ролло.

Юноше не хотелось ничего объяснять, поэтому он поспешил завершить разговор:

— Извини, я тороплюсь.

— До свидания!

Вдвоем с Осмундом они зашагали дальше. Донал жил на юго-западе города, в мастеровом квартале, известном как Тэннерис. С давних пор горожане побогаче выбирали для себя север и восток. Земли вверх от моста Мерфина с незапамятных времен принадлежали аббатству, и вода там была чище. Городской совет распорядился, чтобы мастерские строили ниже по течению, и теперь все кингсбриджские грязные производства, будь то дубильная мастерская, красильня, сарай для промывки угля или бумажная мастерская, сливали отходы в реку ниже моста; так продолжалось столетиями.

Ролло думал, что завтра воскресенье и люди будут обмениваться новостями в церкви. К вечеру весь Кингсбридж узнает о судьбе «Святой Маргариты». Одни могут сочувствовать, как Сьюзан, а другие будут говорить, что сэр Реджинальд сглупил и позволил себя обмануть; и все, буквально все, станут смотреть на Фицджеральдов с жалостью и недоумением. Ролло словно наяву услышал, как горожане делятся друг с другом запоздалой мудростью — мол, Филберт всегда был скользким типом, никто не заключал с ним удачных сделок, и сэру Реджинальду следовало это знать. Юноша скривился, будто откусив кислый плод. Ему претила сама мысль о том, что на его семью станут взирать свысока.

Но горожане заговорят иначе, когда Филберта арестуют за распространение ереси! Они увидят в этом заслуженное наказание. Будут говорить: «Не стоило мошенничать с сэром Реджинальдом, Филберт должен был это знать». Честь семьи будет восстановлена, и Ролло снова сможет с гордостью называть людям свое имя.

Если только заставит Донала признаться.

Ролло первым подошел к маленькому домику Глостеров. Дверь открыла женщина, в которой с первого взгляда угадывалась близкая родственница Донала.

Едва завидев Осмунда, она всплеснула руками.

— Господи, что еще натворил мой сын?!

Ролло протиснулся мимо нее в дом. Осмунд вошел следом.

— Не вините его, прошу, — сказала женщина. — Он сильно расстроился, вот и напился.

— Ваш муж дома? — спросил Ролло.

Ролло совсем забыл об этом. Что ж, тем проще.

— А где Донал?

— Сейчас позову.

Женщина было отвернулась, но Ролло схватил ее за руку.

— Когда я говорю с вами, вы должны слушать меня! Я не просил его позвать. Я спросил, где он.

В ее карих глазах сверкнул гнев, и на мгновение Ролло почудилось, что женщина закричит — дескать, она вольна вести себя, как пожелает, в собственном-то доме; однако она совладала со своими чувствами, сообразив, должно быть, что упрямство лишь ухудшит положение ее сына.

— Он в постели, — сказала она, опуская голову. — Первая дверь наверху.

— Ждите здесь. Осмунд, пошли.

Донал распростерся на кровати, даже не подумав раздеться, — снял только башмаки. В комнате изрядно воняло, хотя, похоже, мать проветривала за сыном, спьяну пускавшим ветры. Ролло потряс Донала за плечо. Тот приподнял голову и осоловело огляделся. Когда увидел Осмунда, он сел прямо и воскликнул:

— Господи Иисусе, смилуйся!

Ролло присел на край кровати.

— Господь помилует тебя, если ты скажешь правду. Ты вляпался в беду, Донал.

Юнец растерялся.

— Э… О чем ты?

— Не припоминаешь наш разговор в таверне?

Глаза Донала забегали. Он честно пытался вспомнить.

— Ну… смутно…

— Ты сказал, что ходил на протестантскую службу вместе с Кобли.

— Я не мог такого сказать!

— Я передал твои слова епископу Джулиусу. Тебя обвиняют в ереси.

— Нет! — Церковный суд редко кого-либо оправдывал. Считалось, что, если человек и вправду невиновен, его попросту не в чем было бы обвинять.