Кен Фоллетт - Избранные произведения. I том

Вожак компании скривился.

— Что доброй католичке из благородной семьи делать на улице в такое время?

— Спросим ее отца, идет? — Нед старался говорить заносчиво, но спесь давалась ему с трудом. — А потом он пожелает узнать у вас, кто вы такие, что смеете домогаться до его дочери!

Он сделал глубокий вдох и вскинул подбородок, как бы собираясь закричать.

— Ладно, ладно! — буркнул вожак. — Учтите, гугеноты восстали против нашего короля, ополчению велено их разыскать и убить, всех до единого. Так что лучше идите в свой дом и запритесь там.

Нед сдержал вздох облегчения.

— А вы смотрите, на кого набрасываетесь, — ответил он и повел Афродиту к дверям. Мужчины проводили их суровыми взглядами.

Когда они отошли достаточно далеко и подслушать их уже не могли, Афродита сказала:

— Мне надо вернуться через черный ход.

Нед кивнул. Почему-то он в этом не сомневался.

— Там открыто?

— Служанка должна ждать.

Ну да, история, древнейшая как мир. Служанка помогает своей госпоже тайно навещать возлюбленного. Лично ему, Неду, нет до этого ни малейшего дела.

Он обвел Афродиту вокруг особняка, и та постучала в высокую деревянную калитку. Та сразу распахнулась. За калиткой стояла юная девчушка.

Афродита сильно сжала пальцы Неда, поднесла к губам, поцеловала.

— Я обязана вам своей жизнью.

Потом проскользнула внутрь, и калитка закрылась.

Нед двинулся в сторону дома де Ланьи еще осторожнее, чем раньше. Теперь он остался один и потому вызывал больше подозрений. Его рука то и дело стискивала рукоять меча.

Во многих домах на улице горел свет. Должно быть, люди, разбуженные колокольным звоном, зажигали свечи. Бледные лица таращились из окон на улицу.

По счастью, до дома де Ланьи было подать рукой. Нед поднялся на крыльцо и отметил про себя, что в доме темно и тихо. Возможно, маркиз и его домочадцы притворяются, что дом пустует, — в точности так, как сам Нед предлагал поступить Изабель Пало.

Нед постучал, и дверь вдруг приоткрылась. Почему-то никто не задвинул засов. За дверью располагалась темная передняя. Нед внезапно унюхал отвратительный запах. Он поднял фонарь повыше — и содрогнулся.

Повсюду лежали тела, кровь залила пол и забрызгала стенные панели. Нед узнал маркиза — тот лежал на спине, в его груди и в животе зияли раны, нанесенные мечом. Сердце Неда пропустило удар. Он посветил фонарем в лица остальным погибшим, страшась обнаружить среди них Сильви. Нет, ни одного знакомого; судя по одежде, это были слуги.

Он прошел на кухню, где наткнулся на новые трупы. Увидел открытое окно, ведущее на внутренний двор, и понадеялся, что кому-то из домочадцев посчастливилось сбежать.

Обыскал дом, вглядываясь при свете фонаря в каждое мертвое лицо. К его несказанному облегчению, Сильви тут не было.

Придется искать ее потайное укрытие. Если она не там, значит, случилось худшее.

Прежде чем покинуть дом, он сорвал с сорочки кружевной ворот и повязал себе на левую руку, чтобы походить на ополченца. Конечно, существовала опасность, что его остановят, примутся расспрашивать и выяснят, что он самозванец, но Неду подумалось, что уж лучше так, чем шарахаться от каждого встречного.

На душе становилось все тоскливее. За те несколько недель, которые прошли после знакомства с Сильви, он изрядно привязался к этой отважной женщине. Я уже потерял Марджери, твердил он себе, и не могу потерять еще и Сильви. Что же делать?

Нед направился на рю де Мюр и с первого взгляда опознал кирпичный сарай без окон. Подошел к двери, постучал. Тишина.

— Это я! — проговорил он вполголоса. — Сильви, это Нед! Вы там?

Ответа не было, и он ощутил, как замедляется биение сердца в груди. Потом вдруг заскрежетал засов, повернулся в замке ключ. Дверь отворилась, и Нед ступил внутрь. Сильви заперла дверь, задвинула засов и повернулась к нему. Он приподнял фонарь, вгляделся в ее лицо. Она выглядела несчастной, перепуганной, в глазах стояли слезы, но главное — она была жива и, по всей видимости, не пострадала.

— Я люблю тебя, — просто сказал Нед.

Она упала в его объятия.

Пьер сам пребывал в изумлении от последствий своих выкрутасов. Парижское ополчение вовсю резало протестантов, куда охотнее и ретивее, чем он смел надеяться.

Он сознавал, конечно, что истинной причиной резни явилось вовсе не его хитроумие. Парижане негодовали на королевское бракосочетание, а уличные проповедники внушали им, что они в полном праве злиться и выплескивать свою ярость. Город полнился ненавистью и злобой и ждал того, кто поднесет спичку к бочонку с порохом. Таким вот человеком и оказался Пьер Оман.

На рассвете воскресенья, в День святого Варфоломея, улицы Парижа заполнили сотни тел — тел мертвых, искалеченных и умирающих протестантов. Вполне возможно, что озверевшие парижане прикончили всех гугенотов, местных и заезжих, до единого. Пьер изумлялся — и гордился собой, полагая, что уж теперь-то они точно расправились с гнусной ересью.

Он собрал подле себя немногочисленную шайку головорезов, пообещав, что те могут присвоить себе любые пожитки своих жертв. Среди присных Пьера оказались и Расто с Брокаром, а также его главный лазутчик Бирон и горстка уличных громил и оборванцев, которых Бирон привлекал к слежке за подозрительными личностями.

Свою черную книгу Пьер отдал старшине ле Шаррону, но многие имена протестантов он помнил на память. Недаром он приглядывал за этими еретиками долгие четырнадцать лет.

Прежде всего отправились к Рене Дюбефу, портному с улицы Сен-Мартен.

— Не убивайте ни его, ни жену, пока я не разрешу, — велел Пьер.

Выломали дверь, ворвались в дом, несколько человек кинулись наверх.

Пьер выдвинул ящик буфета и вытащил книгу, в которую портной записывал имена своих клиентов. Он давно мечтал наложить лапу на эту книжицу. Сегодня она ему очень даже пригодится.

Чету Дюбефов сволокли вниз, не позволив одеться.

Рене, крошечный человечек лет пятидесяти, уже лысел, когда Пьер познакомился с ним тринадцать лет назад. А женушка его была тогда молода и пригожа. Свою миловидность она сохранила, надо признать, пусть и выглядела перепуганной.

Пьер улыбнулся.

— Вы Франсуаза, насколько я помню. — Он повернулся к Расто. — Отрежь-ка ей палец.

Расто визгливо захихикал.

Женщина зарыдала, портной стал молить о пощаде, а головорезы прижали руку Франсуазы к столу, и Расто отрубил ей мизинец и часть безымянного пальца. По столешнице потекла кровь, запачкав моток серой шерсти. Франсуаза вскрикнула и лишилась чувств.

— Где твои деньги? — спросил Пьер у портного.

— В шкафу за ночной вазой, — признался тот. — Прошу, не мучайте ее!

Пьер кинул Бирону, и тот ушел наверх.