Кен Фоллетт - Избранные произведения. I том

Она отогнала эти мысли. Сейчас гораздо важнее другое.

— В любом случае Паулет не позволяет отдавать стирку на сторону. Служанкам королевы приходится самим стирать белье во рву.

— Значит, надо придумать другой способ, — отозвался Ланглэ.

— Никому среди нас не разрешают общаться с миром снаружи, — печально заметила Элисон. — Я, признаться, удивилась, что Паулет не велел вышвырнуть вас вон.

— Мне бросились в глаза бочонки с пивом.

— Да, это хорошая мысль. Вы очень наблюдательны.

— Откуда их привозят?

— Из таверны «Голова льва» в Бертоне. Это ближайший к нам город.

— Паулет их проверяет?

— Заглядывает ли внутрь? Нет.

— Отлично.

— Но как подсунуть письмо в бочонок с пивом? Бумага промокнет, чернила растекутся…

— А если воспользоваться закупоренной бутылью?

Элисон задумчиво кивнула.

— Может сработать.

— Свои ответы вы будет класть в ту же бутыль. Запечатаете ее воском.

— Но бутыль станет дребезжать в пустом бочонке. И кто-то наверняка решит выяснить причину шума.

— Придумайте, как этого избежать. Набейте бочонок соломой. Или заверните бутыль в тряпье и прикрепите к стенке, чтобы она не каталась по бочонку.

Элисон все больше воодушевлялась.

— Полагаю, мы что-нибудь придумаем. Но ведь еще нужно уговорить пивовара, заставить его сотрудничать.

— Предоставьте это мне, — ровно произнес Ланглэ.

Гилберт Гиффорд выглядел безобидно, но, подумалось Неду Уилларду, насколько же обманчивой была его внешность! Он казался моложе своих двадцати четырех лет: на гладких юношеских щеках наблюдались лишь зачатки бороды и усов, которые, похоже, еще ни разу не сбривали. Но Алэн де Гиз сообщил Сильви в письме, доставленном через английского посланника, что Гиффорд недавно встречался с Пьером Оманом де Гизом в Париже. По мнению Неда, этот Гиффорд был чрезвычайно опасным лазутчиком врагов королевы Елизаветы.

Если так, вел он себя весьма наивно. В декабре 1585 года он пересек Английский канал на борту судна и высадился в Рае. Разумеется, королевского разрешения на выезд за границу, обязательного для всякого англичанина, у него не было, поэтому он с ходу предложил взятку начальнику гавани. Поскольку чиновнику, допустившему прибытие в Англию подозрительной личности, ныне грозила смертная казнь, начальник гавани тут же велел арестовать Гиффорда и известил Неда, а Нед распорядился переправить арестованного для допроса в Лондон.

Нед размышлял над этой загадкой, покуда они с Уолсингемом смотрели на Гиффорда через письменный стол в доме на Ситинг-лейн.

— Ради всего святого, что побудило вас думать, будто вы сможете преспокойно уехать и вернуться? — справился Уолсингем. — Ваш отец — печально знаменитый католик. Королева относилась к нему с глубоким уважением, назначила главным шерифом Стаффордшира, а он все равно отказывался ходить на службы, даже когда сама королева посещала приходскую церковь!

Гиффорд, похоже, не очень-то беспокоился за собственную судьбу, хотя перед ним сидел человек, лично отправивший на смерть множество католиков. Неду пришло в голову, что этот юнец, наверное, попросту не понимает, в какой опасности оказался.

— Конечно, я знал, что совершаю ошибку, покидая Англию без разрешения, — произнес Гиффорд тоном человека, уверенного, что он совершил какой-то мелкий и вполне простительный проступок. — Но вспомните, прошу вас, что мне тогда было всего девятнадцать. — Он заговорщицки усмехнулся. — Разве вы сами, сэр Фрэнсис, не творили глупостей по молодости?

Уолсингем хмуро посмотрел на него.

— Нет, не творил.

Нед чуть не расхохотался. Ровный тон, хмурое лицо… И вряд ли Уолсингем обманывал.

— Зачем вы вернулись в Англию? — спросил подозреваемого Уиллард. — И какова была цель вашего путешествия?

— Я не видел отца почти пять лет.

— Но почему вернулись именно сейчас? — не отставал Нед. — Почему не в прошлом году? Или не в следующем?

Гиффорд пожал плечами.

— Какая разница, когда возвращаться?

Нед решил сменить тему.

— Где именно в Лондоне вы собирались остановиться — при условии, что мы не разместим вас в Тауэре?

— Под знаком плуга.

Гиффорд имел в виду постоялый двор «Плуг» за Темпл-Баром, в западной части города, где нередко останавливались заезжие католики. Хозяин этого двора состоял на содержании Уолсингема и исправно сообщал обо всех, кто у него селился, приезжал и уезжал.

— А куда дальше намеревались отправиться?

— В Чиллингтон, разумеется.

Поместье Чиллингтон-холл в Стаффордшире принадлежало отцу Гиффорда. Оттуда было всего полдня пути верхом до Чартли, где ныне содержалась в заключении Мария Стюарт. Это совпадение? Нед сомневался: в совпадения он не верил.

— Когда вы в последний раз видели священника Жана Ланглэ?

Гиффорд промолчал.

Нед не стал его торопить. Ему самому требовалось узнать как можно больше об этом загадочном человеке. Сильви мельком видела Ланглэ в Париже в 1572 году и опознала в нем англичанина. Нат и Алэн сталкивались с ним несколько раз в последующие годы; по их описаниям, это был мужчина чуть выше среднего роста, с рыжей бородой и редеющими волосами на голове, говоривший по-французски бегло — несомненно, благодаря немалой практике, — но с характерным английским выговором. Двое тайно проникших в страну католических священников, отловленных Недом, назвали его своим руководителем. И все, иных сведений не было. Никто не знал его настоящего имени, никто не ведал, из какой части Англии он родом.

— Ну? — спросил наконец Нед.

— Пытаюсь вспомнить, но что-то не припоминаю человека с таким именем.

— Думаю, мы услышали достаточно, — заявил Уолсингем.

Нед подошел к двери и подозвал стражника.

— Отведите мистера Гиффорда вниз и приглядите за ним.

Когда Гиффорда увели, Уолсингем спросил:

— Что думаете?

— Он врет, — откликнулся Нед.

— Согласен. Предупредите всех, чтобы не спускали с него глаз.

— Хорошо. Сдается мне, пора навестить Чартли.

За неделю, которую сэр Нед Уиллард провел в Чартли-мэнор, Элисон поняла, что он кажется ей чертовски привлекательным. Переваливший за сорок, он был обходителен и очарователен, даже когда занимался нуднейшими делами. Он ходил повсюду, все вызнавал и все замечал. Когда она выглядывала в окно поутру, он сидел во дворе у колодца, ел хлеб и наблюдал за приходящими и уходящими, и его взор подмечал, похоже, любую мелочь. В дверь он никогда не стучал. Преспокойно входил в спальни, женские и мужские, со словами: «Надеюсь, я вас не побеспокоил». Если ему говорили, что его присутствие вообще-то нежелательно, он мило извинялся, обещал уйти через минутку — а потом оставался ровно столько, сколько считал необходимым. Если кто-то писал письмо, он заглядывал этому человеку через плечо. К королеве Марии и ее свите он захаживал во время еды и внимательно вслушивался в их беседы. И переходить на французский было бесполезно, поскольку он хорошо знал этот язык. Если кто-либо осмеливался возражать, он отвечал: «Прошу прощения, но, как вам известно, уединение для заключенных не предусмотрено». Все женщины без исключения находили его приятным, а одна и вовсе призналась, что завела привычку ходить по спальне голой — на случай, если ему вздумается к ней зайти.