Кен Фоллетт - Избранные произведения. I том

Ролло был последним из тех, кого я отправил на виселицу. Но на этом моя история не завершилась…

В возрасте восьмидесяти лет Нед много спал. Он дремал среди дня, рано ложился по вечерам, а порою даже засыпал сразу после завтрака в рабочей комнате кингсбриджского дома Уиллардов.

Этот дом никогда не пустовал. У Альфо, сына Барни, и Роджера, сына Неда, давно появились собственные дети и внуки. Роджер купил дом по соседству, и молодое поколение Уиллардов воспринимало эти два дома как один, только под разными крышами.

Кто-то из старших внушил им, что дедушка Нед знает все на свете, и внуки и правнуки частенько засыпали Неда вопросами. Всякий раз он гадал, о чем его будут спрашивать сегодня. Сколько добираться до Египта? Была у Иисуса сестра или нет? Каково самое большое число?

Он наблюдал за детьми с затаенной гордостью и умиленно подмечал в их наружности и повадках семейные черты, что распределялись весьма причудливо: кому-то досталось залихватское обаяние Барни, кому-то — несгибаемое упорство Элис, а одна девчушка унаследовала улыбку Марджери, и на глаза Неда неизменно наворачивались слезы, когда она улыбалась.

Семейные черты проявлялись не только во внешности. Альфо стал мэром Кингсбриджа, повторив путь своего прадеда Эдмунда. Роджер вошел в Тайный совет короля Иакова. Граф Суизин в Новом замке, увы, вел разгульную и распутную жизнь, уподобляясь своим предкам — Суизину-старшему, Барту и Бартлету.

Семья разрасталась подобно дереву, что раскидывает свои ветви и простирает корни, и Нед с Марджери наблюдали за этим вместе, покуда ее жизнь не обрела мирного завершения три года назад. Нед порою, оставаясь в одиночестве, продолжал беседовать с женой. «Знаешь, Альфо прикупил таверну, — сообщал он, укладываясь в постель. — А малыш Эдди нынче ростом почти с меня». Не имело значения, что она ничего не отвечала, ибо Нед отлично знал, что бы она подумала. «Деньги липнут к Альфо, точно его пальцы медом намазаны, а Эдди вот-вот начнет бегать за девчонками».

В Лондоне он не появлялся уже много лет — и совершенно туда не стремился. Как ни удивительно, он тосковал вовсе не по кипучей жизни, связанной с выявлением и поимкой вражеских лазутчиков и изменников, и не по тяготам и треволнениям правительственной службы. Нет, ему недоставало театра. Он полюбил театр с тех самых пор, когда увидел в Новом замке разыгранную пьесу о Марии Магдалине. В Кингсбридже пьесы ставились очень редко: заезжие актерские труппы появлялись в городе от силы пару раз в году и давали представления во дворе таверны «Колокол». Приходилось утешаться чтением: некоторые любимые пьесы Неда напечатали в книгах. Одного автора он ценил особенно высоко, хотя никак не мог запомнить его имени. По правде сказать, он многое стал забывать в своем почтенном возрасте.

Нед сидел с книгой на коленях — и так и задремал, но что-то его разбудило. Он медленно открыл глаза и увидел перед собою молодого человека с волнистыми темными волосами, как у Марджери. Это был его внук Джек, сын Роджера. Нед улыбнулся. Джек был едва ли не копией Марджери — пригожий, обаятельный, слегка взбалмошный. А еще он был глубоко религиозен, наотрез отвергал католичество, которому хранила верность его бабушка до конца своих дней, и сделался, можно сказать, почти пуританином. Это обстоятельство приводило в негодование его отца, по характеру и по роду службы склонного смотреть на мир широко.

В свои двадцать семь Джек оставался холостым. К изумлению родных, он подался в строители и вполне преуспевал. С другой стороны, в роду Уиллардов имелось несколько прославленных мастеров, так что и здесь, похоже, сказывалась наследственность.

Он сел рядом с Недом и сказал:

— Дедушка, у меня важные новости. Я уезжаю.

— Почему? Чего тебе не хватает в Кингсбридже?

— Король нынче немало осложняет жизнь тем, кто следует библейским заповедям.

Джек имел в виду, что он и его товарищи-пуритане расходились с англиканской церковью по многим вопросам вероучения, а король Иаков по отношению к ним выказывал такую же нетерпимость, с какой относился к католикам.

— Мне будет жаль расставаться с тобою, Джек, — сказал Нед. — В тебе я вижу твою бабушку.

— И мне жаль прощаться. Но мы хотим поселиться там, где сможем без помех исполнять волю Всевышнего.

— Я всю свою жизнь пытался сделать Англию таким вот местом.

— Но у тебя не вышло, верно?

— Насколько мне известно, у нас все обстоит намного лучше, чем в других странах. Куда же ты намерен отправиться в поисках свободы?

— В Новый Свет.

— Господи, помилуй! — Нед поразился до глубины души. — Вот так новость! Прости, что помянул имя Господне всуе, но ты меня застал врасплох.

Джек кивнул, принимая извинение деда. Подобно католикам, он не терпел этаких богохульных восклицаний, в особенности тех, которым Нед научился в свое время от королевы Елизаветы.

— Да, мы с друзьями решили уплыть в Новый Свет и основать там колонию.

— Ищете приключений? Твоя бабушка наверняка бы тебя одобрила. — Нед завидовал молодости и смелости Джека. Он сам уже давно не отваживался покидать дом. Но, по счастью, ему было что вспомнить — Кале, Париж, Амстердам. Он не помнил, разумеется, когда именно туда ездил, зато память по-прежнему хранила все подробности этих путешествий.

— Иаков останется нашим королем, — рассуждал Джек, — но мы надеемся, что его не будет заботить, какого вероисповедания мы придерживаемся так далеко за морем. Он ведь должен понимать, что не сможет навязать нам свои правила.

— Полагаю, ты прав. Удачи вам.

— Помолись за нас, дедушка.

— Конечно. Скажи, как называется ваш корабль. Я попрошу Господа приглядеть за ним.

— Корабль зовется «Мэйфлауэр».

— «Мэйфлауэр»… Постараюсь запомнить.

Джек встал и подошел к письменному столу.

— Я запишу для тебя его название. Будет здорово, если ты помолишься за нас.

— Ты же мой внук. — Было очень приятно, что Джеку столь важны молитвы деда.

Джек черкнул пару строк на листе бумаги, затем положил перо.

— Я должен идти, дедушка. У меня очень много дел.

— Разумеется. А я вдобавок что-то подустал. Вздремну, пожалуй.

— Хороших снов, дедушка.

— Да пребудет с тобою Господь, мальчик мой.

Джек ушел, а Нед уставился в окно, на величественный западный фасад кингсбриджского собора. Со своего кресла он видел вход на кладбище, где покоились в земле и Сильви, и Марджери. Книгу на коленях он раскрывать не стал, целиком, как часто бывало в последние годы, отдавшись своим мыслям.

Собственный разум казался ему домом, на обстановку которого он потратил всю жизнь. Столами и постелями были песни, которые он пел, и пьесы, которые ему довелось видеть; соборы и храмы, которые он лицезрел, и книги, прочитанные на английском, на французском и на латыни. Этот свой воображаемый дом он делил с семьей: с родителями, с братом, с женщинами, которых любил, и с детьми. В гостевых комнатах чудесного дома останавливались важные персоны — сэр Фрэнсис Уолсингем, Уильям и Роберт Сесилы, сэр Фрэнсис Дрейк — и даже монаршие особы, прежде всего королева Елизавета. Врагам тоже нашлось место — и Ролло Фицджеральду, и Пьеру Оману де Гизу, и Гаю Фоксу; они томились под замком в погребе и больше не могли причинить никому вреда.