Александр Токовенко - Тайна староверского золота

Каждая - это тропа со всеми зарубками на деревьях и мерных камнях. Только прикосновением пальцев можно прочитать их. Такие пояса столетней давности являются верным путеводителем в любом уголке дальневосточной тайги. Обладать заветным поясом - значит иметь свидетельство надежности в самом трудном походе. Обладателю его можно поручить любое многотысячное коммерческое дело. Платили бы деньги - он и черта приведет куда надо. А именно так понимал свою работу далекий от политики Шен. Владелец такого пояса знал: его услуги стоят значительно дороже, чем рядовых проводников. Никто не имеет права прикасаться к ремню, хотя разгадать значение насечек несведущему невозможно. Чтобы это уметь, требуются постоянные тренировки на местности. Своеобразную карту хранят бережно. Шен, как и другие ходоки в Россию, надевает пояс только после перехода границы. Мало ли что: нарвешься на военный дозор - сам-то уцелеешь, отсидев в тюрьме, а главная семейная драгоценность безвозвратно пропадет. Поэтому она до нужного момента лежит в тайном схороне вместе с походным оружием на русской территории, и взять ее оттуда может только хозяин.

Китаец ведет свою группу по ночам, по высотам сопок, ори ен тируясь по засечкам на деревьях, по звездам. В весенней тайге нередки заморозки, с наступлением темноты бывает холодно, поэтому люди в теплых куртках. Земля еще не везде освободилась от талой воды - у всех на ногах резиновые сапоги. Чтобы во тьме не белели лица, у каждого на лобовой части головы туго затянута повязка из маскировочной ткани.

Темнота постепенно потеряла чернильную густоту. Скоро рассвет. Надо держать курс на распадок. Там теплее и богатая растительность, в которой без труда можно укрыться от чужого глаза.

Спуск заканчивается. Проводник делает палочкой знак остановиться: здесь будет дневной привал в ожидании очередной ночи. Только он знает места отдыха и конечную точку маршрута. Люди садятся, но вещмешки не снимают. В белесой пелене падающего на землю рассвета на фоне густых зарослей они похожи на черных неподвижных истуканов. Ходоки измучены. Не хочется ни шевелиться, ни разговаривать. Да и еще на китайской земле подрядчик предупредил, что всякое нарушение запрета об общении грозит гибелью всему отряду. Только проводник наделен всеми правами, он знает, что делать, он головой отвечает за всех.

Утро окончательно растворяет в солнечном свете сумрак, и в недалекой низине хорошо просматривается широкая река, голубоватый туман без движения стоит над водой, словно снежные сугробы повисли в воздухе; по их скоплению можно проследить причудливые изгибы русла, проторенного водой за долгие века в земле с яркой болотной зеленью. Теплый низовой ветер слегка шевелит массивы цветущего разнотравья. Заходится в приветствии нового дня птичье население тайги. Умолкли шорохи с троп крупного зверя, что так пугают людей в темноте.

Шен положил ружье и палочку у ног сына, пригнувшись и оглядываясь, поднимается на десяток метров чуть выше в сторону перевала. Остановясь за крупным валуном, заросшим цветущей волчьей ягодой, медленно, почти не поворачивая головы, вглядывается в каждую мелочь окружающей местности. Потом опускается за каменную глыбу, садится на траву, достает из-за голенища сапога пустую, без табака, изогнутую трубку, затягивается и, представив мысленно горьковатый вкус дыма, прикрывает от удовольствия глаза, что-то тихо бормоча себе под нос. Курить в походе строжайше запрещено: ничто так не выдает в лесных дебрях человека, как острый запах табачного дыма. Шен давно привык к такому ограничению, а вот его взрослые подопечные от этого тяжко страдают. Тугаю фигура Шена с кривой трубкой в зубах почему-то напоминает большого горного маньчжурского грифа, что сидит на скале, высматривая, нет ли свежей добычи на трапезу. И тувинцу с горечью подумалось: когда-нибудь оборвется его неприкаянная жизнь, а тело растащат на куски хищники и падальщики.

Стряхнув приступ сонливости, Шен присел за валун, достал из потайного кармана фуфайки две ленточки из осиновой коры с булавками на концах. Прокалывает на одной из них отверстия. Это его топографическая потаенная карта, рассчитанная на двадцатидневный переход с юга Уссурийской тайги на север. Он сравнивает ее с другим отрезком коры - это уже пройденный им совсем недавно маршрут - и сам себе удовлетворенно говорит:

- Шли точно по моей тропе, переход удачный, русские города и села за несколько ночей удалось обойти.

Проводник никогда не интересовался, кто его спутники. Самому легче и в случае задержания никого не подведешь. Но китаец, конечно, догадывался, что были среди них и намаявшиеся в беспросветной нужде бедолаги, умирающие в тоске по родине, военные, которых гражданская война вышибла из России (эти на что-то еще надеются), торговый люд, ищущий в чужой стороне выгоду… Вот и нынешняя группа. Два парня, хотя и рослые, но еще совсем молодые. Это и есть староверы-женихи, о которых ему обмолвился Ван. Узкоглазый, но, похоже, не китаец, приземистый мужик и другой мрачный тип, видимо, еще не успокоились от военной заварухи и ищут в Приморье своих сообщников. А вот женщина? Кто она? Непонятно.

Последние годы для проводников стали трудным временем. Русские все плотнее закрывают рубеж. Раньше, до прихода японцев в Китай, граница с Россией была почти открыта - такая благодать!

Шен закрыл глаза, втянул через трубку воздух, чтобы он пропитался запахом табака. Ему стало приятно, он даже заулыбался. Вспомнил русские села, знакомых крестьян, у которых он бывал в гостях, их побеленные избы, где так уютно и чисто, где на всех окнах цветы с красными бутонами, их так много, что они создают приятный аромат во всех комнатах большого рубленого дома; бани, топящиеся по-черному, с липовым медовым веником - паришься-паришься, кажется, вот-вот шкура на тебе загорится, открываешь дверь - и с разбегу в воду, тут же выскакиваешь из нее - и как будто заново родился, усталость прошла, и насморк как рукой сняло. А какое гостеприимство! Не успеешь зайти в дом, а там уже стол накрыт, и чего только на нем нет, даже самогонка. А борщ, приготовленный в большой, как фанза, русской раскаленной печи! Издали ощущаешь его аромат…

Шен широко улыбнулся к удивлению Гао. Не часто сыну доводилось видеть таким отца, и он тоже неожиданно для себя растянул губы, показывая ровные белые крепкие зубы.

- Будем обратно идти - зайдем на часок к Николаю. Хотя без подарков как-то неудобно, а все равно зайти хочется. Он добрый человек, и без гостинцев примет. На гармошке поиграем, песни русские споем.

«И надо же, даже «барыню» под гармошку научился плясать, - опять пустился Шен в воспоминания. - А какие блины! А картошка «в штанах» да с красной рыбкой - за уши нашего брата не оттянешь»…