Кузьма Абрамов - Степан Эрьзя

Она положила сверток с булочками на топчан и быстро вышла. Отсутствовала не более получаса. Когда она вернулась в мастерскую с бульоном и мясным шницелем, Степан крепко спал, положив под голову сверток с булочками. Она постояла немного возле него, оставила принесенную еду прямо на полу и тихонько вышла из мастерской. Не будить же его, такого усталого и измученного? Степан проспал почти сутки. Открыл глаза, увидел на полу бульон и шницель, съел все это и стал готовиться к отливке «Осужденного».

— Неужели нельзя было принести горячий бульон, коли уж вы мне его принесли? — проговорил он с упреком, увидев в дверях Изу.

— Когда я его принесла, он был горячий, — с улыбкой сказала она. — Вы когда его съели? Сегодня?.. За сутки, думаю, не только бульон, и расплавленное железо остынет.

— Как за сутки? — с удивлением спросил Степан.

— Потому что все это было вчера.

Степан притих на минутку, но потом вдруг словно взорвался:

— Какого черта вы меня не разбудили?! Вы понимаете, у меня пропал целый день! Я прилег на минуту с надеждой, что, как только придете, сразу меня и разбудите.

— Вы были такой усталый, — оправдывалась Иза.

Он поворчал еще немного и успокоился.

— Теперь вам придется мне помочь. А то я один не справлюсь. Дня два еще надо, чтобы отливка застыла как следует, а то и все три. У этой скульптуры нехорошая привычка разваливаться. Не дай бог, развалится в третий раз!

— А что я должна делать?

— Я скажу, только вам надо бы сменить платье. Оденьте мою рубашку, она длинная, будет в самый раз.

Иза засмеялась, представив себя в серой рубахе Степана.

— Не беспокойтесь, это платье у меня не такое уж дорогое.

— Это так, но как вы потом пойдете по городу?

— Ночью?

— Вы думаете, мы так скоро кончим? Черта с два, придется повозиться до утра!..

Под самое утро Иза не выдержала, прилегла на топчан и вскоре заснула. Степан не стал ее будить, закончил все сам, потом осторожно прилег с ней рядом, потому что больше было некуда.

В середине дня Уголино застал их еще спящими. Дверь мастерской не была заперта, он вошел свободно и, увидев громоздкую форму, догадался, что внутри ее «Осужденный»...

Всемирная выставка изобразительного искусства в Венеции должна была функционировать одновременно с миланской, поэтому Уголино посоветовал Степану отправить в Венецию одного «Осужденного», а все остальные скульптуры оставить здесь, в Милане. Он боялся, что жюри в Венеции не сможет из-за тесноты выставить все вещи, чем испортит Степану настроение. А Уголино знал, что значит для художника хорошее настроение. За то, что «Осужденный» пройдет при любых обстоятельствах, Уголино ручался.

Когда они со Степаном упаковывали «Осужденного», он обратил внимание, что на нем не указано имя создателя.

— Что же вы, или забыли, или хотите выставить анонимно? — спросил Уголино.

Степану, признаться, было не до таких мелочей. «Осужденный» измотал его вконец. Он взял шпунт и молоток, подошел к скульптуре, задумался.

— Так вы, синьор Уголино, говорите, что «Осужденный» — лучшая из моих работ и будет иметь на выставке успех?

— Что вы от меня, Стефан, хотите? Я уже свое мнение высказал, когда мы вынули его из формы. Рад буду, если вы его опять разобьете, в следующий раз он будет еще лучше. В этом я больше чем уверен!

— Я спрашиваю к тому, что если мой «Осужденный» будет иметь успех, мне бы хотелось большую часть этого успеха уделить моему маленькому народу, о котором здесь, в Европе, и не слышали.

— Стефан, вы святой человек! — воскликнул Уголино, обнимая его. — Я понял, что вы хотите сделать. Высекайте имя своего народа на этой скульптуре! Высекайте смело. Она возвысит его.

Степан наклонился и слева внизу выбил латинским шрифтом первую букву своего имени «S» и название своего маленького народа «Ersia»... Позднее он поставил эту надпись и на других своих работах, выставленных в Милане. Начиная с весны 1909 года, как скульптор, он стал известен под этим именем.

Первым в Венецию выехал Уголино. Степан пока остался в Милане, продолжая работать на фабрике Риккорди и с нетерпением ожидая вестей с выставки от Уголино. Спустя примерно пару недель после ее открытия, тот прислал телеграмму, в которой сообщал о большом успехе «Осужденного» и советовал приехать в Венецию. Степан дождался субботы, получил на фабрике недельный заработок и выехал из Милана.

В Венеции он не был ни разу. Покойный Тинелли не успел свозить его туда и показать это чудо, стоящее на воде. Сойдя с поезда и выйдя за огромное здание вокзала, он очутился на набережной Гранд-канала. Здесь же неподалеку была пристань. Степан расспросил, как попасть в Публичный сад: там располагалась выставка. Ему объяснили, что лучше всего сесть на пароходик и плыть до канала Святого Марка. Он с удивлением разглядывал облицованные розоватым мрамором роскошные дворцы бывших венецианских патрициев, возвышающиеся по обе стороны канала. Фасады дворцов отражались в мутной воде, заполняя всю ее гладь, отчего она имела красноватый оттенок. Сотни больших и малых гондол попались навстречу их пароходику. Разноцветные дамские зонтики казались яркими бутонами цветов, распустившихся под благодатным венецианским солнцем. А над всем этим живым и прекрасным миром висел блестящий купол чистого голубого неба.

Степан все время чувствовал, что у него влажнеют глаза и в груди стесняется дыхание. Он расстегнул ворот рубахи и подставил грудь ветру. Нет, ему не было жарко. В этом городе никогда не бывает жары. От дыхания Адриатики здесь всегда прохладно, точно в тени густых платанов. Он был потрясен необыкновенной красотой города.

Говорят, что Публичный сад или, как его еще называют, городской, был основан в честь Наполеона Первого, посетившего Венецию в юные годы, будучи еще командующим итальянской армией французов. В этом саду — прекраснейшем уголке Венеции — через каждые два года устраивалась международная выставка изобразительного искусства. Для нее некогда был построен специальный павильон, так называемый Интернациональный, с тридцатью шестью залами. Кроме того, имелись отдельные национальные павильоны: Великобританский, Бельгийский, Венгерский, Немецкий и другие.

Из русских на выставке 1909 года выступили лишь двое — Паоло Трубецкой и Степан Нефедов под именем Эрьзя. Позднее газета «Русское слово» писала: «...наш полуземляк Паоло Трубецкой на сей раз ничем выдающимся себя не заявил — все те же эскизные женские фигуры с детьми и собаками. Зато другой, настоящий земляк, Степан Дмитриевич Эрьзя, единственный представитель России на выставке, поддержал честь родного искусства. Его статуя «Последняя ночь осужденного» властно привлекает внимание своим трагизмом и является горячим протестом против смертной казни...»