Кузьма Абрамов - Степан Эрьзя

Скрепя сердце, Степан вынужден был признать некоторую правоту хозяина. Он не рассчитывал долго задерживаться в Венеции, потому и не предупредил об отъезде. А заплатить за помещение намеревался сразу же по возвращении.

Хозяин не стал выслушивать никаких оправданий. Ему не нужен больше квартиросъемщик, и пусть синьор иностранец не кричит и не гневается. Степан и без того видел, что кричать сейчас так же бесполезно, как взмахом руки попробовать остановить ветер. Он плюнул от злости и отправился к Уголино, намереваясь попросить его хоть на время забрать к себе наиболее ценные скульптуры. Тот с радостью согласился, за свой счет нанял ландо и перевез к себе имущество Степана, заодно предложив ему временно поселиться у него. Но Степан поблагодарил и отказался — не хотелось ему быть обузой. Он и без того многим обязан этому замечательному человеку. Пусть уж лучше заботится о его скульптурах, о себе он позаботится сам. Степан соврал, что договорился насчет жилья с Вольдемаро.

В суматохе встречи Уголино забыл сказать о новостях, связанных с хозяином фотофабрики, где Степан работал. Поэтому он еще не знал об очередной, более серьезной неприятности, ожидавшей его. Об этом он узнал на следующий день, когда пришел на работу. Фабрика была закрыта, опечатана, а рабочие и сотрудники все до единого уволены. Оказывается, фабрикант Риккорди, запутавшись в долгах, ничего не мог придумать лучшего, как пустить себе пулю в висок. И сделал это в самом пикантном месте, в постели любовницы, в то время, когда она после его объятий принимала ванну. Обо всем этом Степану рассказал Вольдемаро, сожалея, что ничем не может ему помочь. Банкротство фабрики сильно задело и его: он был тесно связан с Риккорди не только дружбой, но и в финансовом отношении. Степану ничего не оставалось, как выразить ему соболезнование.

«Все возвращается на круги своя», — грустно повторял он, вспомнив любимое выражение Арона Бродского и шагая по одному из шумных проспектов Милана. Вот он снова оказался без крова и куска хлеба. Его постелью в эту ночь будет садовая скамейка...

Уже близко к полуночи Степан вспомнил про Изу Крамер. Как же он забыл про нее? Она, конечно, вряд ли чем поможет ему, но хоть накормит и, может быть, договорится с хозяйкой пансионата насчет ночлега. Все же не к лицу известному скульптору ночевать, подобно бродяге, под открытым небом.

Вот и знакомое пятиэтажное здание, построенное в новом, модерном стиле — пансионат мадам Брекман. Окно Изы не светилось, значит, еще не пришла из театра. Вскоре Степан услышал на тротуаре одинокие шаги. Он был уверен, что идет именно Иза. Кому же больше возвращаться с работы так поздно, если не артистке? Это была действительно она. Подойдя ближе к подъезду и заметив стоящего на ступеньках широкой каменной лестницы человека, она в нерешительности остановилась. Свет электрической лампочки, висевшей у подъезда, бил ей в глаза, а лицо Степана оставалось в тени, поэтому она его не узнала.

— Идите, чего же остановились? — сказал он.

— Ой, это вы!.. А я думала, кто это стоит на лестнице, — обрадовалась Иза и сразу спросила: — Вы меня ждете?.. Не думаю, что вы пришли так поздно только ради того, чтобы услышать мои поздравления в связи с вашим успехом на венецианской выставке.

Степан недовольно махнул рукой.

— К черту все это! Мне негде ночевать.

— А я чем могу помочь?

— Поговорите с хозяйкой, может, она устроит меня на ночь.

— Она обязательно ответит, что ночевать вам следует в гостинице. Притом, мадам уже давно спит, и никто не осмелится ее будить.

— Как же мне быть? — растерянно произнес Степан.

Немного подумав, Иза сказала:

— Ладно, сейчас что-нибудь придумаем. Только, прошу вас, не стучите в коридоре штиблетами, а то проснется служанка, и тогда нам обоим придется ночевать на улице.

Степан снял в вестибюле тяжелые штиблеты и осторожно стал подниматься по лестнице вслед за Изой. Наконец они вошли в ее узенькую продолговатую комнату с одним окном, и она облегченно вздохнула, сказав:

— Слава богу, пронесло... Вы, конечно, хотите есть, а у меня, как назло, ничего нет, кроме конфет и печенья.

— Печенье подойдет, а конфеты оставьте себе, — промолвил Степан.

Пока он ел, Иза ненадолго куда-то выходила, затем разобрала ему постель, сменила простыни, а себе взяла одну подушку и одеяло.

— Покойной ночи. Желаю вам поспать хорошо. А то ведь на новом месте всегда спится плохо, — сказала она, направляясь к двери.

— Постойте, а вы куда?

— К подруге. У нее в комнате диван...

— А почему бы вам не лечь в свою постель? Мы же спали с вами на топчане!

— То на топчане, а на постели совсем другое дело. — Она засмеялась и быстро вышла из комнаты...

Кончилось все это тем, что хозяйка пансионата каким-то образом дозналась о ночевках Степана. Дня через три утром, едва Степан успел уйти, мадам Брекман ворвалась к Изе в комнату и принялась кричать на чем свет стоит. Никакие доводы, конечно, не помогли, и Иза была выдворена из пансионата.

Степана это сильно огорчило.

— Мне поделом. Мне не привыкать ночевать на улице. Вас вот подвел. И на кой черт я притащился тогда к вам? Почему вы меня не прогнали? — отчаивался он, шагая рядом с Изой по ночной улице.

Он провожал ее к новому пристанищу — временно она поселилась у такой же одинокой, как и сама, подруги-хористки.

— Не расстраивайтесь из-за меня, я уже давно собиралась оставить этот пансион, где приходилось жить точно монашенке, — сказала Иза, чтобы хоть немного успокоить его.

На сей раз Степану пришлось ночевать на садовой скамейке. А утром он пошел к Уголино, чтобы рассказать о своих мытарствах и попросить у него приюта хотя бы до той поры, пока он не продаст что-нибудь из своих работ. От Уголино он узнал, что в Милан приехала его венецианская знакомая — графиня Альтенберг. Вчера она посетила картинную галерею, где экспонируется выставка, и передала через Уголино записку для Степана, в которой настоятельно просила скульптора Эрьзю прийти к ней в гостиницу на виа Сфорца. «Отчего не пойти? — подумал Степан. — Тем более, что она мне должна за бюст. Может, отвалит сколько-нибудь, тогда ничего не придется продавать...» Так ничего и не сказав Уголино о своем бедственном положении, Степан отправился на виа Сфорца.

Графиня встретила Степана чуть ли не с распростертыми объятиями, усадила в кресло рядом с собой и, пока парикмахер приводил в порядок ее густые шелковистые волосы, весело болтала с ним, расспрашивая, как он проводил время в Милане, вдалеке от нее. Степан больше пожимал плечами, чем отвечал. Да и о чем он мог ей рассказать? Неужто о том, как в прошлую ночь спал на жесткой и холодной каменной скамейке в парке Виллы Реале?