Кузьма Абрамов - Степан Эрьзя

Как-то бродя с Мартой по окрестностям Соо, Степан наткнулся на небольшой гранитный камень, выглядывающий из высокой пожухлой травы, точно голова какого-то странного существа. Степан внимательно оглядел камень со всех сторон и ногой выковырнул из земли — его заинтересовала эта находка.

— Зачем он тебе нужен? — спросила Марта.

— Мы сейчас понесем его домой, — ответил он и попробовал приподнять камень руками.

Но он оказался слишком тяжелым даже для двоих. Степан огляделся: на лошади сюда не подъедешь. Ближайшей дорогой была лишь пешая тропинка, вьющаяся между холмами и вдоль буераков. Тогда Степан поставил камень на место, нарвал травы и замаскировал, чтобы никто не заметил.

— Неужели, думаешь, он нужен кому-нибудь? — смеясь сказала Марта. — Не попадись тебе на глаза, так бы и пролежал здесь до скончания века.

— Он мне нужен, и этого вполне достаточно...

На следующее утро, как только занялась заря, Степан, прихватив с собой инструмент и мешок, отправился к своей находке. Вернулся к вечеру, неся на спине уже почти готовую скульптуру. На выставке «Осенний салон» 1911 года эта вещь была выставлена под названием «Каменный век». Она изображала голову первобытного человека, обросшего длинными волосами и густой бородой.

После выставки «Осенний салон» 1911 года Степан стал известен не только в кругу любителей искусства, но и среди широкой парижской публики. Газеты и иллюстрированные журналы много внимания уделяли его имени. Бурцев прислал ему в Соо несколько русских газет, выходивших в Петербурге и Москве. В них тоже были помещены отчеты о римской и парижской выставках. Везде пестрело его имя, перечислялись названия его работ. Его называли «гением волжских лесов», «русским Роденом», «чудо-мужиком». Но Степан все эти восхваления и ярлыки воспринимал равнодушно. Он привык жить отшельником и не выносил вокруг себя шума и суеты. Слава всегда тяготит даже того, кто страстно к ней стремится. Люди должны восхищаться произведениями искусства, а не их создателями, считал он.

Появилось много желающих взглянуть на русского мужика, живущего под Парижем. Появились и заказчики, больше всего на портреты, и в первое время Степан принимал их охотно, но позднее это занятие стало его тяготить: совсем не оставалось времени для своих работ. Среди приезжающих в Соо было много русских эмигрантов, которые часто занимали у него деньги, никогда, разумеется, не возвращая их. Степан относился к ним снисходительно и никогда никому не отказывал. Зато Марта возмущалась. Однако даже все это было терпимо, пока пе нагрянули из Парижа всей ватагой бывшие друзья-художники, понятно, с подружками.

Марта не выдержала и ушла к мадам Фарман, предусмотрительно захватив с собой все имеющиеся в наличии деньги. Точно так же она поступила и в следующий раз. Фарман прекрасно знала богемную жизнь молодых художников и вполне была согласна с Мартой, что Эрьзю необходимо от них оградить. И в одно из очередных нашествий она сама явилась в мастерскую скульптора и разогнала всю эту братию — кого уговором, а кого прямо в шею. Степан и не предполагал, что в этой маленькой и сухонькой женщине столько силы и энергии. После этого художники стали приезжать к Степану без подружек по одному-по двое и никогда не оставались на ночь.

В конце лета в Соо заявился некий Санчо Марино, грузный рослый мужчина со смуглым лицом мулата. Он прикатил из Парижа на заокеанском автомобиле и отрекомендовался Степану как гражданин Аргентины, житель Буэнос-Айреса. Несмотря на грузность, это был удивительно быстрый в движениях человек с походкой опереточного актера. Он заявил, что занимается предпринимательством по продаже художественных произведений и стал внушать Степану мысль, что через его посредство тот быстро может заработать уйму денег и стать богатым человеком. Почуяв, что Эрьзю богатством не прельстишь, предприимчивый и ловкий Санчо Марино нашел к нему другой подход. Он предложил освободить его от всех торговых сделок, сказав, что впредь Эрьзя не будет иметь дело с заказчиками и покупателями, он будет только работать. Всю грязную сторону дела возьмет на себя Санчо Марино. Кроме того, он готов обеспечивать скульптора необходимым материалом, деньгами, короче говоря, всем, в чем он только будет нуждаться.

Предложение было весьма заманчивым, но Степан согласился не сразу, пообещав подумать. Санчо Марино не торопил его с ответом, однако через два дня появился снова. К этому времени Степан переговорил кое с кем из своих друзей-художников, и те нашли, что ему просто повезло. Подобные предложения художникам делаются не часто и далеко не каждому. Но мадам Фарман все же посоветовала быть поосторожнее с этим аргентинцем. Во всяком случае, видимо, он старается не только из-за интересов скульптора. Тут еще следует разобраться, кто в ком открыл золотую жилу. Пусть мосье Стефан составит с ним письменный договор и скрепит его в нотариальной конторе.

Степан так и поступил. Договор был составлен в двух экземплярах в присутствии нотариуса. В нем указывалось, что аргентинский подданный Санчо Марино берет под свое материальное и денежное обеспечение русского скульптора Эрьзю взамен на предоставление ему полного права распоряжаться всеми скульптурными произведениями, которые он создаст в течение предстоящих трех лет, пока будет иметь действенную силу настоящий договор. Причем деньги, вырученные за продажу скульптурных работ, в каждом отдельном случае делятся между договаривающимися сторонами поровну.

Но Санчо Марино пошел дальше пунктов этого договора. Отбыв за океан, он оставил в распоряжении Степана свой «форд» и открыл на его имя в одном из парижских банков солидный счет. Кажется, для Степана кончились наконец годы мытарств и лишений, он был теперь во всех отношениях обеспеченный и независимый человек. Даже такой известный скульптор, как Паоло Трубецкой, встретив его однажды в Париже, не удержался, чтобы не заметить:

— Вы, Эрьзя, всех нас переплюнули! Такого благодетеля, как ваш, каждый не прочь бы заиметь.

Степан в ответ лишь пожал плечами. К тому времени он уже стал ощущать плоды «благодеяний» ловкого аргентинца, приславшего из Буэнос-Айреса длинный список лиц с адресами в Париже, с которыми он перед отбытием в Аргентину заключил договоры на изготовление скульптурных портретов в мраморе и бронзе. Для Степана начались бесконечные хождения по роскошным особнякам и богатым квартирам высокопоставленных заказчиков. Тут очень кстати пришелся «форд» с веселым шофером-французом, ежедневно возившим его в Париж. Предприимчивый Санчо Марино учел и это. Неспроста, бестия, оставил свой автомобиль.