Стефания Аучи - Львы Сицилии. Сага о Флорио

— Никто, — Винченцо снимает с нее накидку. — Никто не захочет. Ты — моя, — шепчет он ей на ухо и расстегивает пуговицы платья. Затем расшнуровывает корсет, стягивает с нее юбки.

Они опускаются на пол и занимаются любовью.

Потому что так и есть, Винченцо прав: тело не лжет. Жар в крови иначе не унять.

Проходят недели. Месяцы.

Потом, однажды вечером, все летит в тартарары.

Джулия, Джованни и Винченцо выехали прогуляться за городскими стенами, в районе палаццо Бутера. В экипаже мужчины разговаривают о делах и общих знакомых. Джулия, сидя рядом с Джованни, не смотрит на Винченцо, но чувствует, как его нога касается ее лодыжки, скрытой под юбками, отчего по телу пробегает дрожь.

Вдруг, повернувшись, Джованни замечает двуколку.

— О черт! — восклицает он. — Спиталери, торговец шерстью с площади Маджоне. Мне надо с ним кое-что уладить.

Джованни высовывается из окошка, окликает. Тот замедляет скорость, знаком подзывает его.

— Иди поговори, мы тебя подождем, — предложение Винченцо звучит как приказ.

Джулия беспокойно ерзает на сиденье, а Джованни выходит из экипажа и идет к торговцу.

Когда он исчезает из их поля зрения, Винченцо наклоняется вперед, привлекает ее к себе.

— Наконец-то! Иди ко мне…

Она закрывает глаза, прижимается к нему. Огонь и солома. И ясно, кто — огонь, кто — солома.

Такими их застает неожиданно вернувшийся Джованни: Джулию с ослабленным корсетом и юбкой, перекрученной на бедрах, и тяжело дышащего Винченцо.

Джованни смотрит на сестру, которая судорожно оглаживает платье, видит пряди волос, выбившиеся из шиньона, ее красные от стыда щеки. И с ужасом отмечает, что Винченцо не испытывает ни малейшего смущения.

В бешенстве он хватается за голову. Хочет закричать, оскорбить их, ударить.

— Ты… — медленно произносит он, обращаясь к сестре. — Ты позволила ему… Что вы наделали?

Она закрывает лицо руками.

— Не кричи, прошу тебя, — шепчет. — Прекрати, — умоляет.

Тут вступает Винченцо:

— Успокойся и уходи. Завтра днем я приду поговорить с твоим отцом.

Дома на Джулию сразу обрушиваются обвинения в беспутстве. Она сознается в отношениях с Винченцо, признается, что уступила ему. Брат неистовствует, повторяя, что считал ее девушкой честной и достойной уважения, а она отдалась первому встречному.

Сквозь слезы она находит силы защищаться и упрекает в случившемся Джованни, но он закрывает ей рот рукой.

— Не говори ерунды. Он взял то, что ты дала ему.

— Бесстыжая! — шипит наконец мать. Потом подходит, дает ей пощечину и тут же без сил падает на диван, задыхаясь и кашляя. Томмазо расхаживает взад-вперед, не обращая внимания на слезы дочери и тяжелое дыхание жены. Потом останавливается перед Джулией и тихим грозным голосом говорит ей, что подумает, отослать ли ее в Милан или закрыть в монастыре.

Она убегает в свою комнату, бросается на кровать, накрывает подушкой голову, заглушая рыдания.

На все. Она на все согласна, лишь бы они не разлучили ее с Винченцо.

На следующий день Винченцо приходит в дом Порталупи на встречу с обоими мужчинами. Они закрываются в кабинете.

Джулия и Антония, ожидая в гостиной, молча смотрят друг на друга.

Но Джулия не выдерживает: трое мужчин решают ее судьбу, даже не поинтересовавшись, чего бы хотела она. Ей надо знать, что происходит там, куда ей вход закрыт. Тогда она встает, подходит к кабинету и впивается взглядом в дверь, так что в ее памяти навсегда запечатлевается дверной узор с облупившейся краской.

Прислушивается.

Винченцо объясняет, как обстоят дела. Спокойным и самоуверенным тоном заявляет, что не женится на ней, потому что у него на сей счет другие планы. При этом он желает взять ее под свое покровительство и рассчитывает на их здравый смысл .

— Говорю как есть. Ваша дочь нравится мне, и я признаю, что соблазнил ее. Принимаю на себя всю ответственность, если вы это хотите услышать. Поскольку ничего уже не поправишь, — произносит он не без чувства удовлетворения, — я попросил вас о встрече, чтобы сообщить вам мои условия. Я не брошу Джулию на произвол судьбы и не хочу, чтобы вы выставили ее за дверь.

Потрясенный услышанным, Томмазо Порталупи гневно кричит:

— Где ваша совесть? Вынудили ее уступить вам и сейчас хотите сделать ее вашей девкой?

Джованни в ярости подается вперед, обещая поквитаться с ним за поруганную честь сестры.

Винченцо охлаждает его пыл одним сухим ответом:

— Не будь лицемером. Ты все знал.

— Я думал, ты будешь обходительным, потому что она моя сестра, старая дева…

Смех Винченцо звенит как пощечина.

— А я считаю, что ты — расчетливый сводник. Ты думал, что, подсунув ее мне, станешь привилегированным покупателем моих товаров, разве не так? Не будь ребенком. Сколько раз ты оставлял нас наедине? Сколько раз отворачивался в другую сторону? Джулия могла не заметить твоих уловок, но не я. И если я сделал ее своей любовницей, то только потому, что мне нужна была она, а не ваши деньги.

— Ты позволил, чтобы…

От горького тона отца у Джулии все внутри сжимается.

И снова Винченцо спокойно продолжает:

— Подумайте, синьор Порталупи: не знаю, с вашего ли согласия или без, меня это мало интересует, но ваш сын часто оставлял меня наедине с Джулией. Он всегда находил способ посадить меня рядом с ней, хотя я его об этом никогда не просил. Знаете, как здесь говорят? Не подкладывай к огню соломы, так и не сгорит.

Стул падает на пол.

Джулия отступает на шаг.

Джованни кричит:

— Хватит! Не важно, как все произошло. Сейчас ты должен защитить ее честное имя!

Джулия не верит, что брат искренне переживает за нее. Скорее всего, он просто чувствует себя униженным и злится на Винченцо, который разоблачил его постыдный умысел перед отцом.

— Нет, — сухо отвечает Винченцо.

— Тогда я опозорю тебя перед всеми. Тебе не может сойти это с рук: мы сделаем все, чтобы извалять твое имя в грязи. Все узнают, что ты пользуешься невинными девушками без намерения жениться! Все должны знать, что ты за пройдоха!

Винченцо отвечает таким тихим голосом, что Джулия еле слышит его.

— Ты угрожаешь… мне?

— Да. Веди себя как мужчина, черт возьми!

Долгая пауза.

Джулия представляет, как Винченцо смотрит в упор на Джованни до тех пор, пока тот не отводит взгляд.

— Добрая половина торговцев Палермо — мои должники, векселя остальных под моим обеспечением, — говорит он наконец. — Я управляющий по банкротству, член Торговой палаты. В моих руках доли крупных кораблей, причаленных в порту Палермо. Одного моего слова кому надо достаточно, чтобы поставить вас на колени.

— Вздор. У тебя нет власти над людьми, — возражает Джованни, теперь уже дрогнувшим голосом.