Стефания Аучи - Львы Сицилии. Сага о Флорио

Оттолкнув, обходит его.

Джулия сидит на диване, переодевает Джузеппину. Малышка изворачивается, хнычет от холода.

Джулия приветствует Винченцо едва заметной улыбкой.

Он опускается на колено рядом с ней.

— Я слышал, какое ты выбрала имя. Спасибо.

Протягивает руку, чтобы прикоснуться к малютке, которая, продолжая сучить ножками, суетится в поисках материнской груди. Наконец находит и успокаивается.

— Я бы хотела, чтобы оно хоть как-нибудь помогло. — Джулия заворачивает ребенка в шаль. — Но и оно не поможет, верно?

— Нет. — Он нетерпеливо вздыхает. Сзади него Джованни и Анджелина. Он чувствует их взгляды спиной. — Я хочу поговорить с тобой. Наедине.

В этот момент Анджела вырывается, подбегает к матери. Прячется под ее рукой и из своего укрытия недоверчиво смотрит на Винченцо. Для нее отец — призрачная фигура.

— Хорошо. — Джулия встает, прижимает Джузеппину к груди. — Даже если уверена, что пожалею об этом.

Она провожает священника до двери. Джованни подает священнику щедрое пожертвование «для сирот прихода».

Священник кивает с серьезным видом, зажимает монеты в руке и выскальзывает наружу.

Опершись рукой на дверной косяк, Джулия сверлит брата взглядом.

— Мне надо поговорить с Винченцо. Наедине.

— Ты сумасшедшая. Сумасшедшая или глупая, не знаю. Что, ты думаешь, он тебе скажет? — Джованни указательным пальцем тычет в сторону гостиной. — Почему ты себя ни во что не ставишь? С таким человеком, как он, никогда не будет ничего хорошего, ни семьи, ни уважения. Так и будешь всегда… как сейчас.

Джулия знает, что это так. Брат прав. Надо было бежать в Милан, как только она забеременела Анджелиной. И тем не менее распахивает дверь, кивком указывает ему на лестницу.

— Пожалуйста. — И эта ее настойчивая просьба не допускает возражений.

Джованни разводит руками.

— Хуже, чем есть сейчас, твоя жизнь уже не будет.

Зовет Анджелину.

— Не хочу, чтобы она слушала как вы ругаетесь, бедная девочка, — бормочет.

Джулия сжимает губы.

Девочка, которая по-прежнему искоса наблюдает за отцом, бежит к дяде и хохочет, когда он берет ее на руки. Винченцо следит за ней, смотрит как она исчезает за порогом комнаты. Немного погодя слышит, как закрывается дверь. Джованни и ребенок хохочут.

С ним Анджелина никогда не смеется.

Джулия возвращается в гостиную в домашнем платье, ребенок жадно сосет грудь.

— Другая твоя дочь даже не взглянула на меня.

— Спорю, что ты даже не спросил себя почему. А надо бы, — отвечает она ехидно, потом жестом просит его следовать за ней. Заходит в спальню, садится на постель, чтобы удобно было кормить малышку. Винченцо робко смотрит на нее. Долго разглядывает в тишине. Он еще не видел, как материнство смягчило ее силуэт.

— Ты уверена, что не хочешь кормилицу? У тебя грудь обвиснет, — негромко говорит он.

Она мотает головой.

— Зачем ты вернулся? Я сказала тебе, чтобы ты не возвращался, пока не поговоришь с матерью.

Винченцо расстегивает сюртук, чтобы присесть на край постели.

— Она не хочет. Не хочет, и все.

— А ты не хочешь сделать выбор между ней и мной. Нет. Не надо больше ничего говорить, — ее голос становится резким. — Любопытно, как это дон Флорио, беспринципный торговец, известный своей жесткостью, превращается в испуганного дитятку перед своей мамочкой.

— Она моя мать. Старая и одинокая.

— А я Цирцея, обольстившая тебя. Ты рассказывал ей, как было на самом деле, как ты преследовал меня, пока я не уступила?

— Ты сама согласилась.

Она закрывает рот рукой, словно сдерживая слова.

— Конечно. Теперь я виновата, — произносит она наконец со злостью и ненавистью. — Я не могла поступить иначе, будь проклято мое сердце.

Винченцо нервничает: встает, снова садится.

— Не так все просто.

— И для меня тоже. — Джулия перекладывает малышку повыше к плечу. — Я могла не обращать внимания на сплетни или терпеть презрение из любви к тебе. Но сейчас у нас две дочери, Винченцо. Два человечка, которым нужен отец. Твоей матери пора согласиться с этим, так же как и тебе, и перестать лелеять несбыточные надежды.

— Это спорный вопрос. Если расчет верен, люди способны пройти через что угодно, — хмыкает он. Его раздражает, что Джулии удалось припереть его к стене. — Все равно мать никогда не даст согласия на свадьбу, а без ее благословения я не могу жениться. Это закон.

— Закон гласит, что ты уведомляешь ее о своем желании, так как тебе больше тридцати лет. — Джулия чувствует, как слезы щиплют ей веки. Но она не должна плакать и не будет. Она кладет Джузеппину в корзинку, и малышка гулит, засыпая. — Если не собираешься жениться на мне, признай хотя бы детей. Не лишай их законного отца.

Винченцо кусает губы. И она понимает, что он не даст ей даже этого.

— Ты трус! — Джулия встает, указывая на дверь. — Не хочу тебя больше видеть!

Но он остается сидеть на месте. Хватает ее за руку.

— Не проси меня выбирать между тобой и матерью.

И тут яркой вспышкой в ее голове проносится мысль. Настолько горькая, что она не может удержаться, чтобы не закричать:

— Потому что они девочки! Поэтому ты не хочешь признать их, не так ли? Потому что они не могут стать твоими наследниками. — Она хватается за голову. — Как я была слепа! Вот почему твоя мать против, а ты не противишься ей! А я, глупая, прошу признать девочек! — Джулия швыряет ему пальто. — Убирайся!

Винченцо ловит пальто, потемнев лицом.

— С тех пор как ты забеременела другой, ты стала невыносимой. Мне казалось, я ясно выразился два года назад.

Он надеялся, что Джулия будет более сговорчивой, но…

— Та, другая, тоже твоя дочь, и у нее есть имя: Джузеппина. — Джулия распахивает дверь дома. — Ты предпочел мать, поэтому уходи и больше не возвращайся, — произносит она хриплым голосом, сжав кулаки.

Винченцо смотрит на нее и загорается желанием. Да, у Джулии уставшее после родов лицо, и живот еще не опал, но, помимо плоти, в ней есть что-то такое, теперь он знает, что не дает ему уйти. Он хочет остаться, войти в нее, но не может, потому что слишком мало времени прошло после родов, а роженицу трогать нельзя.

Он сжимает руку, ударяет кулаком по двери. Дерево трескается, костяшки пальцев содраны в кровь.

Джулия вздрагивает, отступает. Винченцо — вспыльчивый, но он никогда не был жесток с ней. Она испугалась.

— Это еще не конец, — сиплым, напряженным от ярости голосом произносит Винченцо. — Ты моя.

И выбегает.

Джулия остается одна. В бессилии прислоняется спиной к закрытой двери, хватается руками за голову. Плачет. Физическая слабость примешивается к чувству одиночества и беспомощности от мысли, как трудно растить двоих дочерей без отца и без имени. Сколько бы денег Винченцо ни оставлял в комоде спальни, они никогда не заменят поддержки, которую мужчина должен оказывать своей семье.