Павел Загребельный - Шепот

Вот и сегодня у ее окошка толпилось с десяток незнакомых, которые нетерпеливо поглядывали через стеклянную перегородку на то, как пальцы Марии неторопливо, по два раза пересчитывали, выкладывали небольшие пачки банкнотов и выдавали их счастливцам, стоявшим впереди. Только один из посетителей, наверное, никуда не спешил, не поглядывал нетерпеливо на пальцы кассира, вообще не смотрел туда, за перегородку, стоял спиной к контролеру и кассиру, стройный мужчина с темными волосами под поношенной хустовской шляпой. Напоминал кого-то из местных жителей, напоминал скорее одеждой, чем фигурой, но в то же время показалось в нем Марии что-то странно знакомое, но времени на воспоминания и разглядывания того человека не было, быстро отсчитывала деньги, времени до закрытия кассы оставалось немного, хотелось отпустить всех, кто сегодня пришел, подарить людям то, что можешь подарить, никого не обидеть, не обделить. Человек, кажется, ждал, когда кассирша отпустит всех, он не двигался к ее окошечку; как заметила Мария, даже пропустил двух девушек, которые пришли после него, лица своего не показывал, это уже немного встревожило Марию: не грабитель ли? Она незаметно показала глазами контролеру на незнакомца, тот прикрыл глаза веками, дескать, вижу тоже, не волнуйся. Среди женщин, которые работали в сберкассе, это был единственный мужчина; бывший пулеметчик с безошибочным глазом, он еще и сейчас мог, наверное, стрелять точно, во всяком случае не знал, что такое страх, никакие налетчики его не пугали; когда он слышал про истории ограбления сберкасс, то только посвистывал: «Пусть только сунутся к нам!»

Неизвестный дождался, когда в помещении кассы остались одни сотрудники; повернулся лицом к перегородке, заглянул в окошко Марии, сказал:

- Здравствуй, Марийка!

Она быстро подняла голову. То был Ярема, брат!

- Ярема, ты?

- Я.

- О, небо! Как же это?

- Был у тебя дома, сказали, что ты на работе. Вот и зашел…

- Там же Богдана… С сыном… Помнишь Богданку? - Почему нет? Говорили мне соседи. Ну, да я пошел

к тебе. А то племянница еще испугается… Ты скоро кончишь свою работу?

- Да. Уже… Собственно…

Еще двое посетителей вошли в кассу. Опаздывали. Молодой парень и старушка. У контролера в окошечке уже стояла табличка «Закрыто», но он убрал ее, улыбнулся Марии: отпустим я этих. Ярема сказал: «Я подожду», отошел в глубину зала, встал у стола, на котором заполняли ордера, и больше уже не отворачивался спиной, а неотрывно смотрел на Марию. Его когда-то орехового цвета глаза смотрели холодно и настороженно. «Не доверяет. Боится», - подумала Мария. Никогда она не забудет того вымолвленного Иваном слова, о котором сказала ей София. Когда пригнали их от лесничества к бандитскому лагерю, Иван увидел молодого высокого священника и сказал презрительно: «Родич». Будь проклято все, что породнило ее с этим ублюдком!

Старушка долго заполняла свой ордер. Паренек написал быстрее, но контролер отложил его ордер, ждал бабусю, чтобы отпустить ее первой. Ярема не сводил взгляда с Марии. От него не скрылось бы малейшее ее движение. Она сидела, притворялась взволнованной встречей, на самом же деле лихорадочно обдумывала, что должна делать. Один за другим строила планы и все отбрасывала. Вчерашний звонок Миколы о том, что приехать не может, бессонная ночь сегодня ее и Богданы, когда они думали, что там, на границе. Внезапное появление Яремы, - очевидно, это было как-то связано между собой. Конечно, выдать свою настороженность или подозрение к Яреме она не имеет права. Попробовать задержать его здесь? Но что могут они сделать? Безногий инвалид и две женщины против здоровенного, несомненно вооруженного опасного пришельца!

Старушка наконец подала контролеру ордер. Тот быстро записал операцию, подвинул бумажечку к Марии, в ней нужно было поставить рядом с подписью контролера свою подпись и отсчитать деньги. Она глянула на ордер, выдала бабусе деньги, потом, когда к ней поступил еще один ордер, быстро поставила на бабусином несколько цифр, подвинула его назад к контролеру. Со стороны это выглядело совсем обычно и не могло вызвать никаких подозрений. Небрежно промолвила: «Позвонишь по этому номеру, капитану Шепоту. Скажи: ко мне прибыл Ярема». «Сама не сможешь?» - спокойно спросил контролер, который ничего не понял. «Я должна идти с ним», - выдавая очередному посетителю деньги, ответила Мария. Больше не было сказано ничего до самого закрытия кассы.

- Давно мы с тобой не виделись, - заглядывая ей в глаза, сказал Ярема, когда они пошли по улице.

- Давно.

- Как живешь? Муж здоров?

Ишь, прежде всего спрашивает о муже. Если бы не знала об Ивановом слове «родич», поверила бы, что брат ничего не знает, а так…

- Убили его ваши, - сказала жестко.

- Наши? Кто?

- Словно бы и не знаешь? Бандеровцы.

- О, горе! - простонал трагическим голосом. Проклятый поп! И он ее.брат,.а она ему -сестра. Почему так сложилось? Почему? Если бы живы были отец и мать, что бы сказали они? Как могли бы они оправдать своего сына и смогли ли бы они оправдать? Она не может.

- Ты и не расспрашиваешь меня, - сказал тот грустно, - а я скитался, страдал… И не выходила ты у меня из памяти, сестра…

Слова отскакивали от нее, неспособные пробить холодный панцирь отчуждения, которым окутала свою душу, как только увидела Ярему.

- Помнишь, как рубила когда-то мне мерзлую землю, чтобы взял на чужбину…

Что-то теплое шевельнулось в отдаленнейшем уголке сердца Марии.

- Камин ваш и до сих пор стоит у меня перед глазами… Тот кафель, всадник на коне, желтый лев… Яркие цветы…

Нет, нет, она ничего не помнит, она все забыла. Слышится ей из тех дальних лет только трагическое пугу-канье невидимого сыча. Казалось, что уже больше нет сычей на свете, что не услышит мрачного крика зловещей птицы, что не осталось их, как вдруг снова слышится ей нечто похожее. Ох, да это же голос ее бывшего брата.

- Может, зайдем в гастроном, возьмем бутылку водки и колбасы? - спросила она. - Дома у нас ничего нет, вчера только привезла я Богданку из родильного дома. Сын у нее…

- Значит, ты уже бабушка, а я дед?

- Ну, так как, зайдем? - не отвечая, спросила она.

- Как хочешь. Если еще не забыла своего брата…

- Да, не забыла… Почему я должна была забыть? Хотя ты тоже обо мне не очень-то вспоминал.

- В тяжелых я передрягах был…

Ей хотелось спросить: «В тюрьме?», но, сдержалась. Зачем лишнее любопытство? Где бы он ни был все эти годы, а пришел сюда из-за границы. В этом у нее не было сомнений. Где-то там, на заставах, тревога, люди не спят уже две ночи, не спит и их Микола, ищут этого пришельца, а он тут разгуливает и уйдет себе дальше… А что, если не он? Что, если она несправедлива к своему брату? Как же! А Иваново предсмертное ялово «родич»? Чья рука освятила топор, занесенный над головой Ивана?