Павел Загребельный - Шепот

Он расстегнул свой черный пиджак, показал подкладку левой полы, пощупал там что-то твердое и длинное.

- Видел? Чрезвычайно удобно, - с глуповатой усмешкой, размазанной по физиономии, говорил он. - Обыкновеннейший эсэсовский кинжал. И никто не видит. Не замечает. Не догадывается. Неожиданность - всегда твоя первая союзница. Ты можешь нападать. Можешь обороняться, нападая. Например: от грабителей. Ты хочешь достать для них деньги из нагрудного кармана. «Минуточку, господа, сейчас получите свой кошелек». И выхватываешь - нож! Или - твои враги. Встретили и требуют удостоверение личности. Их двое или трое, ты -один. Удостоверение? Пожалуйста! Одно движение руки в карман - и враг пронзен ножом, как цыпленок! И не видно. Правда? Хочешь, я пройдусь здесь, и ты убедишься, что ничего не видно.

Он хотел слезть с сиденья, но Кемпер придержал его.

- Не надо, - сказал он. - Я вам верю.

- Ой ненормальный, - испуганно промолвила Ги-зела.

- Что вы, фрау? Я нормальный… Я сейчас дажо слишком нор…мальный для этой постной жизни. Только подумать: носить десяток лет такой нож и никого не пырнуть! Оружие, если его долго не употреблять, ржавеет, притупляется, перестает быть оружием!…

- Пойдем отсюда, - потянула Гизела Кемпера за рукав. - Я не могу…

Все-таки тридцать дней, проведенных у Адриатики, показались Кемперам пречудесными, несмотря на такие мелкие инциденты, как в баре с пьяным эсэсовцем.

Ездили ужинать на остров Святого Стефана. Фантастический остров. Упала когда-то в море у самого берега желтоватая скала, наверное, много лет лежала там, Пустынная и печальная, пока не удалось однажды дружной семье рыбаков Паштровичей захватить богатую добычу с турецкого флота, который разгромили в Которской бухте, и вот Паштровичи, чтобы не делить между собой сокровищ, решили построить на острове для себя жилища, превратить пустынную скалу в свою рыбацкую крепость, отдав ее под покровительство своего патрона - Святого Стефана. Сотня домишек, прижавшихся так тесно друг к другу, что между ними пролегали не улицы, а лишь каменные тропинки; в самой высокой части острова - маленькая церквушка; была там и небольшая площадь для родовых собраний, на которых решались важнейшие дела. Улицы-тропки назывались просто и романтично: улица Якоря, улица Солнца, улица Рыб, улица Цветка. И на домишках вместо вывесок с названием улиц - выкованные из черного грубого железа изображения солнца, рыбы, цветка. Кто-то постиг, что за такую романтику можно получать немалые деньжата с богатых чужеземцев. Всем Паштровичам на зеленом побережье, возле бывшего королевского дворца Милочер, построены красивые коттеджи, а каменные жилища острова Святого Стефана, не трогая и не изменяя ничего внешне, внутри переоборудовали в люксовые виллы с электричеством, горячей водой, вентиляцией; здесь же построен ресторан, вырублен в скале бар - и теперь тут сидят богатые бездельники, которые наползают сюда со всего света, и платят за один день пребывания на Святом Стефане почти столько, сколько Кем-перы заплатили за свое месячное пребывание в Будве.

Они ужинали на террасе ресторана Святого Стефана. На длинном столе горели восковые свечи в старинных, кованных из черного железа канделябрах, с моря дул теплый ветер, внизу в баре играл джаз, статные черногорцы-кельнеры подавали далматинскую ветчину, копченную на дымах из сорока горных трав, черное черногорское вино, огромных омаров в красных панцирях. Потом они спустились в бар, где длинношеий парень в сером костюме выводил перед микрофоном что-то необычайно тягучее и печальное. Опьяневший Кемпер подошел к нему и сказал, что хотел бы спеть для почтенного общества русскую песню, и действительно спел что-то непонятное, и все аплодировали и кричали «Браво!», а Гизела почему-то очень испугалась и все умоляла мужа уехать отсюда.

Еще была поездка на гору Ловчен, где похоронен великий черногорский поэт, бывший властитель дум Черногории, ее светский и духовный владыка Петер Негош. Он умер еще совсем молодым от чахотки. Боролся за независимость Черногории, любил эту мрачную, суровую землю, с серо-черными, как шкура старого слона, горами; когда почувствовал, что скоро умрет, попросил, чтобы его снесли на Ловчен, откуда видна вся Черногория. И черногорцы несли его в кресле, высокого чернобородого красавца, а он смотрел на свою землю и в последний раз говорил с ними, а они все плакали.

Гизела, услышав эту историю, тоже заплакала, и Кем-пер смахнул сентиментальную слезу, растроганный и полный зависти к великой судьбе тех, кого народ так возвеличивает даже после смерти.

Он забыл в этой стране даже о своих вальдбургских неприятностях. Оказывалось, что человек часто может пугать себя совершенно напрасно. В течение месяца ему ни разу не напомнили, что он - немец, один из тех, кто прошел с огнем и мечом по этой стране; сотрудники туристского агентства «Путник», которое их обслуживало, были так же вежливы, как и где-нибудь в Швейцарии или в Ницце, чиновники на границе тоже демонстрировали истинно европейскую вежливость, всюду было достаточное количество людей, владеющих немецким языком. Прекрасная страна!

Когда по приезде в Вальдбург Кемпер встретился с государственным советником Тиммелем, он восторженно сказал ему:

- Вы даже себе не представляете, как прекрасно мы провели время благодаря совету вашего знакомого полковника Хепси.

- Скажите это самому полковнику - он будет очень рад услышать от вас такие слова, - посоветовал ему Тиммель.

- Но мне неловко беспокоить полковника… К тому же я опять начинаю тревожиться в связи с той историей об экстрадиции…

- Сейчас это немного забылось… Что же касается полковника, то я, кажется, с ним скоро увижусь и передам ему ваше желание… поблагодарить… Думаю, он как-то свяжется с вами…

- Это было бы очень кстати.

Полковник сам позвонил Кемперу приблизительно через неделю и пригласил к себе.

- Вы не забыли дорогу?

- Нет, - замялся Кемпер. - Но не лучше ли было бы нам встретиться где-нибудь в городе, в ресторане, к примеру?…

- Это было бы здорово, но, к сожалению, дела не отпускают меня… Если бы все же вы приехали…

И Кемпер поехал, ибо, собственно, положение его было не так уж и блестяще: докторскую вывеску с дома пришлось убрать, он принимал теперь только своих давнишних клиентов, которые знали его и без вывески, к тому же чиновники в Бонне могли в любой день вспомнить о нем и снова начать свое. Иметь у себя за спиной такого надежного человека, как полковник Хепси, - это уже было кое-что. Кемпер почему-то считал, что полковник может сделать для него, если захочет, и много больше, чем дать совет съездить в туристскую поездку по Югославии.

Опять был клетчатый шлагбаум и часовой возле него; опять похожий на японца офицер молча повел Кемпера по вымершему городку, разукрашенному и убранному еще опрятнее и тщательнее, чем тогда; опять блуждал он по лабиринтам коридоров и ступенек, пока наконец не очутился в просторном кабинете, где его ждал красномордый Хепси с приготовленной бутылкой виски, двумя бокалами, содовой и ванночкой с кубиками льда.