Стефан Мокрев - Заря занимается

— Я проводил Русану до Дебелеца. Будь спокоен: листовки я спрятал. Одну опустил в почтовый ящик на остановке, а остальные на обратном пути раздал прохожим.

С учетом усложнившегося международного положения Болгарии, несмотря на летний сезон, было решено созвать общее собрание в клубе-читальне «Надежда». Габровскому поручили выступить с разъяснениями позиций тесных социалистов. Это стало настоящим испытанием для еще немобилизованных членов партии и оставшейся горстки молодежи. Собрали деньги, включив и тех, кто сочувствовал партии, чтобы напечатать большие афиши. Последние три дня до субботы, на которую было назначено собрание, прошли особенно напряженно. В четверг вечером Милан, Сандито и Ради, взяв ведро с клейстером, отправились расклеивать на видных местах красные афиши. На другой день некоторые из них оказались разорванными, пришлось заменить их готовыми объявлениями, написанными от руки, которые использовались для сообщений о предстоящих собраниях в клубе. Дел прибавилось. Объявления клеили на окна адвокатских контор, мастерских и лавок, принадлежавших членам партии. Ребята ухитрялись расклеивать или прикреплять их высоко на деревья и стены, где их трудно было достать. В субботу утром напечатали маленькие афиши и разнесли их по домам, корчмам, кофейням.

У входа в клуб заняли места дежурные: Бончо, возвратившийся из резерва Мильо и железнодорожник, которого Ради застал в сапожной мастерской, когда познакомился со Стефаном Денчевым. Люди приходили по одному, по двое. Пришли и местные руководители партий широких социалистов, земледельческой и радикальной, которые выступали за союз с Антантой. Напуганные тем, что союз с немцами грозит им разорением — где им выдержать конкуренцию с немецкими фабриками! — явились и ремесленники. Габровская привела группу женщин, пришли и бабушка Зефира с Зойкой. И все же в зале было много пустых мест.

Обычно спокойный Никола Габровский на этот раз был возбужден до предела. Он заявил, что партия сразу же после Балканских войн потребовала привлечь к ответственности виновников национальной катастрофы и что в случае новой войны, которую правительство затевает в угоду немецким империалистам, стране угрожает новая, более страшная катастрофа. Он разъяснил присутствующим истинное положение дел на театрах военных действий, которое власти старательно скрывали от народа, твердя ему о непобедимости армий Германии, Австро-Венгрии и их союзницы Турции.

«Три балканских государства — Болгария, Румыния и Греция — уже долгое время колеблются, выжидают, тщательно оценивая ход военных действий, взвешивая предложения, которые воюющие стороны им делают. Положение на Балканском полуострове изменилось после того, как Турция объявила войну России. Но Румыния и Греция пока воздерживаются от вступления в войну и, вероятно, не последуют примеру Турции. Как известно, Турция согласилась уступить нам полоску земли по течению Марицы, чтобы обеспечить свой тыл, с условием, что Болгария предъявит территориальные претензии северной и южной соседкам. Эта позиция продиктована политикой немецкого империализма, который всеми силами стремится вовлечь в разгоревшуюся войну Болгарию — важнейший стратегический узел Балканского полуострова».

Затем Габровский перешел к подробному рассказу о дипломатических ходах («торгах», как он их назвал) болгарского правительства в отношении двух враждующих лагерей, предпринятых для того, чтобы прикрыть свою связь с прогерманскими силами…

«Социал-демократическая партия тесных социалистов — против военных кредитов. Она настоятельно выступает за мир и взаимопонимание между народами», — заключил Габровский.

Всеобщая мобилизация!

Эта весть быстро разнеслась по всему древнему Велико-Тырново, по глухим переулкам, Малому хутору, Чолаковой слободе, по окрестным виноградникам. Не было дома, где бы она не вызвала волнения, не было человека, которого бы она не ошеломила.

Опираясь руками на косяк открытой двери сапожной мастерской, пожарник Янко озабоченно качал головой:

— Что делается-то, Милан?

— Война!.. — мастер положил молоток. — Погубят нас, попомни мое слово. Говорили мы, да кто нас слушал…

— Мама, слышала? — Любка Бабукчиева обняла мать.

Денка отложила свитер, который она вязала мужу, притянула к себе дочь, погладила ее по голове и с грустью сказала:

— Сколько народу опять осиротеет…

Предприниматель Илия Хаджипетков очнулся от послеобеденного сна. Служанка принесла ему кофе, он подождал, пока она подаст ему трость и шляпу. Затем выглянул из окна своего трехэтажного дома, увидел, что слабоумный Димо отправился за водой, и спустился вниз по лестнице. Встав посреди тротуара, он огляделся по сторонам с нескрываемым самодовольством.

— Эй, Димо! — крикнул предприниматель и показал несчастному фигу.

— А-а-а… — уронил ведра Димо и запрыгал по тротуару.

Хаджипетков затрясся от смеха, перешел улицу и ткнул Димо тростью.

— Бай Или-и-и-я, а-а-а… — Димо сунул в рот указательный палец.

Потешившись над больным человеком, Илия Хаджипетков направился в кафе «Ройяль». Разговоры о мобилизации и войне ему не понравились — они портили ему настроение, и он поспешил уйти. Решил сходить на Самоводский рынок, куда крестьянки из окрестных сел привозили к вечеру свежие овощи. Хаджипетков знал многих из них, а те, которых он не знал, по его мнению, должны были знать его. Он шагал между лотками, рассматривал товар, искал глазами, где побольше народу. Расталкивал покупателей и, крутя трость, спрашивал:

— Сестра, почем чеснок?

— Фу ты, бай Илия, — крестьянка натягивала платок на лоб, — постарел, а все такой же. Весь свет вверх дном, а ты…

Хаджипетков заливисто хохотал.

— Ни забот у тебя, ни хлопот… Дела тебе нет, что мир летит в тартарары.

— Пусть летит, — предприниматель проходил дальше, чтобы полюбезничать со служанкой полкового командира.

Погруженный в невеселые мысли о предстоящей войне, о судьбе своих детей, по улицам брел фонарщик. Он остановился, поставил бидончик с керосином, вытащил тряпку, чтобы протереть стекла, зажег фонарь и спросил бабушку Зефиру:

— Знаешь?

Расстегнув рваный пиджак, фонарщик брел по улицам города, зажигая фонари, заглядывал в чужие дворы, спрашивал, словно искал у людей утешения.

— Слышали?.. Тетка, слышала?..

В эту ночь, 10 сентября 1915 года, в Велико-Тырново никто не спал. Черные мысли не давали людям покоя — они знали: всеобщая мобилизация означает вступление в общую войну.

По дорогам, ведущим в город, тарахтели повозки и телеги с мобилизованными и провожающими. Толпами, группами прибывали будущие солдаты с приколотыми к одежде цветами, с вещевыми мешками и рюкзаками, но редко где слышались звуки волынки или гадулки. Не ощущалось того подъема, с которым отправлялись на Балканскую войну.