Барбара Кингсолвер - Библия ядоносного дерева

Мама Мванза, ближайшая соседка, жалела нас. Независимость, не независимость — она приходила к нам, отталкиваясь от земли ладонями, и приносила немного апельсинов. Мы говорили, что нам нечего дать ей взамен, но она лишь отмахивалась обеими руками. «А бу» — неважно. Ее сыновья, мол, отлично собирают апельсины, а у нее дома еще есть бакала мпанди — добрый сильный мужчина. В конце недели он собирается расставить сети и, если улов будет хорошим, позволит ей принести им немного рыбы. Когда у тебя чего-то много, ты должен делиться с теми, у кого фьята. (А ведь мама Мванза даже не христианка!) По-настоящему понимаешь, что дела плохи, когда тебя жалеет безногая женщина, недавно потерявшая двоих детей.

Мама тяжело переживала последние события. Когда мы с папой улетали в Леопольдвиль, она еще старалась держаться, но вскоре после нашего отъезда совсем опустила руки. Растерянно слонялась по дому в ночной рубашке, растоптанных старых мокасинах, без носок и в не застегнутой розовой блузе; так, полуодетой, мама проводила и дни, и ночи. Много лежала, свернувшись клубком на кровати с Руфью-Майей. Та не хотела есть и говорила, что не может стоять прямо, потому что сильно потеет. На самом деле ни ту, ни другую не интересовало собственное здоровье.

Нельсон сообщил мне по секрету, что у мамы и Руфи-Майи — кибаазу, это значит, что кто-то их сглазил. Более того, он утверждал, будто знает, кто именно, и рано или поздно кибаазу падет на всех женщин в нашем доме. Я вспомнила куриные косточки в калебасе, оставленной у порога папой Кувудунду несколько недель назад, и у меня мурашки побежали по телу. Я объяснила Нельсону, что его вуду — абсолютная чушь. Мы не верим в злого бога, которого можно уговорить навести на кого-то порчу.

— Не верите? — воскликнул он. — А ваш бог разве не наслал проклятие на папу Чобе?

Беседа происходила знойным днем, когда мы с Нельсоном кололи щепки для растопки кухонного очага. Чтобы растопить нашу чугунную плиту хотя бы для кипячения воды — не говоря уж о приготовлении еды, — нужно было проделать бесконечно долгую работу.

— Папу Чобе?

Я устала, но мне было любопытно проверить, насколько хорошо Нельсон усвоил уроки Библии. Сквозь большие дыры на его красной футболке я заметила напрягшиеся на спине жгуты мускулов, когда он взмахнул своим мачете и расколол темно-красную сердцевину небольшого бревна. Нельсон пользовался мачете для всего на свете — от расщепления дров до бритья (не то чтобы это было ему уже нужно в тринадцать лет) и чистки плиты. Он держал его остро наточенным и начищенным.

Нельсон распрямился, перевел дыхание, аккуратно положил нож на землю и сделал несколько широких круговых движений руками, чтобы расслабиться.

— Ваш бог наслал кибаазу на папу Чобе. Он наслал на него оспу, чесотку и убил всех его семерых детей под одной крышей.

— Господи! — воскликнула я. — Это не было проклятием. Бог испытывал веру Иова.

— А бу, — ответил Нельсон (нечто вроде «ну хорошо, пусть»), после чего снова взялся за свое орудие и расщепил еще три или четыре полена с красной сердцевиной. — Значит, кто-то испытывает веру твоей мамы и маленькой сестры. Следующий, кого он будет испытывать, — Мвула.

Мвула — бесцветно-белый термит, выползающий после дождя; так здесь называли Рахиль, потому что она была очень бледной. Они считали, что Рахиль такая потому, что много времени проводит в доме и боится жизни вообще. Излишне говорить, что Рахиль была невысокого мнения о термитах и утверждала, будто это слово имеет иное, более важное значение. Меня в основном называли Либа, это приятное слово, означающее смоковницу. Сначала мы думали, что им просто трудно произносить «Лия», однако выяснилось, что они прекрасно могут это произнести, просто по доброте своей не делают этого, поскольку «лия» на киконго — «ничего особенного».

Я повторила Нельсону, что, как бы он ни истолковывал притчу об Иове, наша семья не верит в колдунов-нганга, фетиши от сглаза, нкизи, гри-гри, которые люди носят на шее как обереги.

— Прости, Нельсон, но мы вашим богам поклоняться не станем. — И чтобы лучше прояснить свою позицию, добавила: — Бака ве. — Это означает «ни за какие деньги».

Он аккуратно сложил наколотые щепы в мои протянутые руки и печально вздохнул:

— А бу.

У меня не было выхода, кроме как смотреть прямо в блестевшее от пота лицо Нельсона, пока он укладывал деревяшки в мои неловкие руки, — приходилось стоять очень близко друг против друга. Я видела, что Нельсон искренне огорчен за нас. Цокнув языком, как делала мама Татаба, он сказал:

— Либа, боги, которых вы ни во что не ставите, могут проклясть страшнее всех.

Ада

Меа нзе ным.

То, чего мы, каждый в отдельности и всей семьей вместе, не знаем, могло бы заполнить две огромные корзины с большими дырками в дне.

«Мунту» по-конголезски означает «мужчина». Или «люди». Но не только это. С удовольствием сообщаю, что здесь, в Конго, нет особой разницы между живыми людьми, мертвыми, еще не рожденными детьми и богами, все они — мунту. Так утверждает Нельсон. Остальное — кинту: животные, камни, бутылки… Место или время — ханту, а качество какой-то вещи или существа — кунту: красивый, отвратительный или, например, хромой. Данные определения имеют общий корень «нту».

— Все, что здесь, — это «нту», — объяснил Нельсон, пожимая плечами, будто хотел сказать: неужели так трудно понять?

И это действительно было бы легко понять, если бы «быть здесь» означало то же самое что «существовать». Основа «нту» спит, пока ее не коснется номмо. Номмо — сила, которая оживляет вещи, превращая их в то, что они есть — в человека, или дерево, или животное. «Номмо» означает «слово». У кролика своя особая жизнь, не такая, как у крысы или мангуста, потому что он называется «мвундла», кролик. Ребенок не живет, считает Нельсон, пока не получит имени. Я сказала ему, что это помогло мне объяснить одну тайну. Мы с сестрой однояйцевые близнецы, так как же получилось, что из одного семени вышло две столь разные жизни? А теперь я поняла: все потому, что меня назвали Адой, а ее — Лией.

«Номмо», — написала я в блокноте, лежавшем открытым на столе. Номмо, оммон, НоМмо, написала я, желая заучить это слово и правильно, и задом наперед, и по-всякому. Теоретически в тот момент я учила Нельсона, по его собственной просьбе, как писать письмо (игнорируя факт, что у него все равно не будет возможности отослать его). Ему нравится мое молчаливое обучение, и он часто просит меня о нем. Однако Нельсон из тех учеников, кто склонен при малейшей возможности превращаться в учителей. И он уверен, что его болтовня помогает нашему общению, поскольку я только пишу на бумаге.

«МОЯ СЕСТРА РАХИЛЬ — НОММО МВУЛА?» — интересуюсь я.