Алексей Кожевников - На Великой лётной тропе

Ехали медленно, трудно, часто прокладывая вновь малоезжую таежную дорогу, заваленную буреломом. Лошади были местной, якутской породы, низкорослые, сухопарые. И в то же время удивительные создания. Рождались они ранней весной, еще по снегу, под открытым небом, сразу же, без всякой помощи, становились на ноги, находили у матки молоко. Осенью, почуяв в себе новое потомство, матки отталкивали их, и они целиком переходили на подножный корм, на всю жизнь. И в самые жестокие якутские морозы, пурги, гололеды хозяева не давали им ни корма, ни питья, ни крыши. И тут, в обозе, после целого дня тяжелой работы возчик только снимал с лошаденок хомут и отпускал их «копытить». И они ухитрялись наедаться старой, жухлой травой, погребенной сугробами снега.

Флегонт впервые видел такую каторжную жизнь. Было непонятно, удивительно, почему лошаденки не взбунтуются и не разбегутся, почему слушаются хозяев, от которых получают одну тяготу.

Переезд тянулся два месяца. При расчете Флегонт попросил купца продать ему одну упряжку. Тот согласился. И Флегонт до весны уже не мерял тайгу шагами, а ехал в санях. Тут он много раз благословлял природу, создавшую таких замечательных друзей человеку, как северный олень, верблюд, конь. Благодаря своей якутянке, как называл лошаденку, он ехал в стороне от больших дорог, по которым моталось опасное для него начальство.

В конце апреля беглец оказался у большой реки. Она лежала под готовым сломаться льдом. На берегу собралась кучка проезжих и прохожих. Всем надо было на другой берег, но никто не решался первым ступить на лед. Все с немой, но явной надеждой обернулись к Флегонту.

Ледоход на этой реке всегда тянулся долго. А Флегонт опасался долгих встреч с людьми, решил не застаиваться и тут — пустил якутянку через реку. Больше чем наполовину проехал благополучно, а потом лед затрещал, двинулся, полез льдиной на льдину. Флегонт, захватив багажишко, выскочил из саней. Вскоре он очутился в ледяном крошеве, а после этого уже не видел ни лошаденки, ни саней. Погруженный по шею в ледяную кашу, он во всю мочь пробивался к берегу. Ноги наконец коснулись дна, руки схватились за веревку, брошенную кем-то с берега. Без сознания, полумертвого вытянули Флегонта из реки и тотчас увезли в ближайшую деревню, к бабушке-знахарке. Она привела его в чувство, вылечила от простуды, снарядила и благословила в дальнейший путь. За все это попросила только один разочек отслужить молебен о ее здравии.

— А где служить-то? Я ведь бездомный, — признался Флегонт.

— В сердце у себя, памятью, — подсказала знахарка. — А лучше всего помощью несчастным. Как тебе, так и ты…

Для Флегонта снова началось великое пешее хождение, трудные поиски еды, ночлега, голод, холод, опасные встречи и неутихающая тревога: вот узнают, задержат, отправят обратно, наденут кандалы, не дадут повидаться с родителями, рассчитаться с братом-предателем.

Через два года после побега с каторги кузнец Флегонт стукнулся в родительский дом. Ворота открыла мать, отец был уже так слаб, что не вставал с постели. Да и мать жила только молитвой: «Господи боже, придержи смертушку, дай мне повидаться в сей жизни с несчастным сыночком!»

— Здравствуй, мамаша! — сказал кузнец, не входя во двор. Он привык за время скитаний остерегаться во всем.

— Флегонтик… сыночек?! — выдохнула старушка, и веря и не веря. Он был до неузнаваемости не похож на себя прежнего. Худой-худой, точно одни оглоданные кости, оборванный до того, что в дырья глядело голое тело, и такой седоволосый, будто сильно намыленный.

Она схватила его за рукав, потянула во двор, в дом, подвела к постели умирающего отца. Все прижались друг к другу головами и долго сидели так в полном молчании.

Потом мать спохватилась: «Устал ведь, голоден!» — и зашмурыгала по дому, собирая на стол. И вдруг встревожилась:

— Ты, сыночек, как? По чистой али?.. — И смолкла.

— Убёгом, — договорил он за нее.

Тогда она собрала на стол в клети без окон на улицу. Он поел по-человечески за столом, помылся в бане, переоделся в чистое, выспался на постели. Мать весь день поглядывала в улицу, не идут ли за ним ахиды-архангелы. Вечером она сказала ему:

— А тебя ищут здесь, спрашивали. Говорят, ты сделал ишшо што-то несусветное. Ежели поймают, сидеть тебе всю жизнь, до смертушки. Всяк тебя может убить, и за это ему ничего не будет, только награда. Закон отказуется охранять тебя. Ты теперь вроде волка. Что же ты сделал, сынок?

— Ничего, только убежал.

— Больно уж хробостко судят за это.

— Да, хробостко. Напрасно родила меня, мамаша.

— Ты хоть остерегайся, не зовись своим именем, а как-нибудь по-иному. Без имени, по одному лицу, теперь никто не узнает тебя.

— Стараюсь остерегаться. А где мой старший братец?

— Не заходит к нам. Слышно, в тайге золотарит.

Через день Флегонт ушел из родных мест, где еще помнили его, и поселился на Северном Урале, в безлюдной долине Кучума. За ним волочилась тревожная людская молва: появился еще какой-то… худущий, долгущий, седущий, истый белоголовый дьявол. Эта молва добежала до Флегонта-старшего. Он заподозрил в неизвестном своего брата-кузнеца и сообщил об этом начальству. Стражники, урядники и всякие прислужники царской полиции широко раструбили, что кузнец Флегонт находится вне закона, осужден на вечную каторгу, честь и награда тому, кто поможет схватить его.

Стал Флегонт ниже дворового пса, которого нельзя убивать без воли хозяина. Стал ниже дикого зверя. Для зверя есть заповедные места, где нельзя бить, а Флегонта можно убить где угодно, для него нет заповедных мест. В году есть дни, когда нельзя стрелять зверя и птицу, они могут спокойно устраивать свое гнездо и выводить детенышей, не опасаясь предательской пули, а у Флегонта нет таких дней, его всегда может сразить пуля.

Низведенный ниже зверя, он сделал хижину в потайном месте и, как хитрый лис, прорыл из нее несколько выходов. Ружье и пули были всегда с ним. Днем, когда рубил деревья и громоздил возле хижины на дрова, когда носил камни и загораживал вход к ней, они были с ним. Во время варки обеда он держал в одной руке ружье, ночью, во время сна, оно лежало рядом с ним, как малое дитя, и он часто обнимал его, думая, что обнимает близкого человека. Во время рыбной ловли на Кучумовом озере не снимал с плеч своего огнестрельного друга.

Флегонт решил, что Кучумова долина принадлежит ему. Он властелин ее лесов, вод, рыб, зверя и птицы, властелин ее воздуха и камней. Если ему недоступен прочий мир, то для мира недоступна его долина. Если он в мире зверь, которого можно травить собаками, то всякий пришедший в Кучумову долину тоже зверь, которого Флегонт может загнать и убить. Может и помиловать — это как ему вздумается.