Алексей Кожевников - На Великой лётной тропе

Юшка каждое утро уходил с ружьем в горы, в лес, уходил далеко, откуда не долетал до Ивашкиной землянки треск его выстрелов. Ему было приятно вспоминать, как встречался он в этих лесах с дочерью судьи и она дарила ему самое большое, что может дать человек человеку — свою любовь. В то же время было горько, что в этих лесах убиты и зарыты неведомо где его боевые товарищи. Отдавая им последний долг живых, он говорил:

— Да будет вам легка земля!

Возвращался он в землянку только к ночи и просил Ивашку рассказать на сон какую-нибудь историю.

— А потом ты будешь рассказывать про меня и прогонять этим чей-нибудь сон.

— Обязательно буду. Надо же мне иметь от вас какую-то корысть, — признавался Ивашка. — Сам я никудышник, так хоть чужими делами, чужой удачей порадуюсь, чужой тоской потоскую, чужим смехом посмеюсь.

Ивашка ловил в прорубях рыбу, подолгу наблюдал, как она ходит под прозрачным, вроде стекла, молодым, тонким льдом, сидел, замерев, на пороге своей землянки, очарованный чистотой и красотой снега, причудливо разукрасившего лес подобиями разных птиц, зверей, цветов, повисших на деревьях.

Бурнус помогал Ивашке долбить проруби, запускать и вытягивать сеть, готовить дрова, поддерживать костер.

Не брал его Ивашка только в завод, куда носил рыбу и ходил нюхать, не пахнет ли с какой-либо стороны опасностью ему и его гостям.

Прожив многие годы в дружбе с голытьбой, с лётными и опальными, сотни раз укрывая их от начальства, рыбак был постоянно настороже. Он поминутно оглядывал берега, тропы, ведущие к землянке, постоянно строил планы, как спасти своих опальных гостей, если вдруг нагрянет неожиданная гроза. Поставляя рыбу всему заводскому начальству, он дружил со всеми служками и лакеями, знал каждого заводского жителя, все трактиры и всюду прислушивался, хитро выведывал, читал по лицам и намекам.

По случаю такого редкого гостя, как Юшка Соловей, рыбак чаще обыкновенного посещал завод, усердней вынюхивал. Ничего опасного не улавливал его нюх.

Бурнусу не хватало дела, чтобы занять все свое время и все силы. Он не знал, куда девать себя: ругал зиму и снега, которые засадили его в тесную землянку на берегу скверного, скучного озера, надоедал и рыбаку, и себе повторением грустных песен своей родины, донимал Юшку:

— Чего сидим, кого ждем? Когда придет каратель? Пойдем тайгам, горам стрелять волк, лиса, медведь!

— Рано, — уговаривал его Юшка. — Пойдем, когда морозы покрепче схватят речки, озера, болота. Сейчас можно еще провалиться сквозь лед: в тайге он ложится поздней, чем на открытом месте.

Постепенно готовились к далекому походу, через Ивашку доставали лыжи, ружейные припасы, соль, сухари и все другое.

Наконец Юшка объявил, что пойдет искать свою жену и дочь. Бурнус может идти с ним, может и остаться, как ему угодно.

— Пойдем, пойдем. Бурнус не умеет, не хочет жить один. — И башкирин начал собираться задолго до выхода, как делают маленькие.

Ночью пересекли Изумрудное озеро и скрылись в горах. Зима встретила их метелями, заносами, волчьим воем. Приходилось напролет всю ночь поочередно сторожить костер, держать наготове ружье. Мороз накалял его, оно знобило руки. Голодные волки стояли вокруг завывающим кольцом, точили зубы и ждали, когда охватят мрак и сон путников, чтобы сожрать их. И так много ночей подряд.

Юшку неотвязно терзала тревога: а где они, жена и дочурка, проводят эту ночь? Бездомные, они могут оказаться в таком же положении, на дороге, среди снегов и волков. Он не знал, как поступит с Ириной, с дочерью, знал одно — что надо поскорей найти их, он обязан найти.

Днями путники торопились и шли не отдыхая, с отчаянной решимостью пробегали мимо поселков и заводов.

Когда завидели над Сухими увалами тонкий одинокий дымок, Юшка не вытерпел и дал выстрел. Бурнус тоже выстрелил. Первым встретил их Плутон, налетел вихрем буйной радости, прыгнул Юшке на грудь, лизнул руки и помчался к жилищу. Из него вышла Марфа и через сугроб кинулась навстречу пришедшим.

И Юшку, и Бурнуса она расцеловала крепко в их холодные волосатые щеки, покрытые ледяными корками.

— Одна? — спросил Юшка.

— С Плутоном, — ответила Марфа. — Сам ушел куда-то за новым щенком. Должен скоро вернуться.

— Найдется у тебя, Марфа, место для меня и Бурнуса? Еду мы добудем сами.

— Зачем спрашивать! Вы нам как братья.

— Итак, мы дома, Бурнус, отдыхай!

— А Юшка какой дела будет делать?

— Тоже отдыхать либо мал-мала помогать хозяйке.

— Не надо, — отмахнулась Марфа, — истоплю, сварю я все одна.

— У женщин в голове всегда печка и котел.

— Не смейся, Юшка. Никуда вы, мужики, без нас. — Марфа пренебрежительно свистнула. — «Мужик без бабы все равно что холостой патрон», — говаривал мой отец.

Отдохнув одну ночку, Бурнус снова засобирался в поход.

Юшка спросил его:

— Куда нарохтишься?

— Искать твою дочку.

— Я найду сам.

— Тебе нельзя, ты можешь потерять свой голова. Дурной башка, светит, как фонарь.

— Можешь и ты потерять свою.

— Э-э… Кому нужен старый нищий башкирин! Фу!

— Рано записался в старики.

— Будем делать. Старый сапог есть, — говорил башкирин, одеваясь. — Рваный азям-бешмет есть, малахай есть, нищий сумка есть, палка есть. Теперь, Юшка, делай мне старый, дряхлый лицо!

Юшка помазал Бурнусу лицо той черной мазью, которой иногда темнил себе волосы.

— Корош? — спросил Бурнус, поворачиваясь перед Марфой.

— Хорош, хорош, самый настоящий башкирский бабай, — похвалила Марфа. — И родная матушка не узнает. А куда кинжал?

Бурнус устроил для него уютное местечко между подкладкой и верхом своего бешмета. Легко выхватить в любой миг, а посторонним не заметно.

Вернулся Охотник с маленьким, еще безымянным щенком и, подавая его Марфе, сказал:

— Принимай принца нашей собачьей династии. Это будет Плутон Третий. — Он называл своих псов по-царски: Плутон Первый, Плутон Второй, Плутон Третий.

— Я уже заплуталась в твоих Плутонах, — пошутила Марфа.

— Ничего, жизнь распутает, — утешил ее Охотник. Он имел в виду, что Первый уже умер, Второй сильно стар и тоже скоро умрет, останется один Третий.

В тот же день Юшка и Бурнус ушли искать рыжую девчонку.

По уральским дорогам бродило много всякого люду: одни искали работу, другие, отработавшись, расходились по родным местам, третьи попрошайничали, ссылаясь на болезни, пожары, увечья. И никого не удивило, что появился еще один новый нищий — башкирин. Это был Бурнус. Он называл себя бабаем (стариком) Ильяшевым и подделывался сразу и под старика, и под больного, и под недоумка. Попрошайничал он своим особым способом — входил в дом или останавливал человека по дороге, протягивал копейку и просил: