Алексей Кожевников - На Великой лётной тропе

— Вся-то коровенка чуть больше стоит.

— Не бери, мы их зарежем!

— Негде нам взять таких денег!

— Тогда не гоняй на чужие пастбища, корми дома!

Пробыли коровенки на конном по двое суток и были выданы бесплатно, только судья получил из конторы несколько протоколов для разбирательства. А хозяева предъявили встречный иск к заводоуправлению за то, что оно испортило коров: двое суток не доили ни разу, и у коров заболели вымена.

Суд происходил в школе. Она была полна народом, даже на площади перед школой ни одной свободной пяди. Ирина сидела в зале суда, видела седого, сгорбленного судью-отца и мятежника Юшку в образе Столярова.

Суд вынес приговор ни в чью, так как одна сторона сделала незаконную потраву заводских пастбищ, а другая испортила коров.

После суда Ирина торопливо выскользнула из школы, чтобы избежать встречи с отцом и Юшкой. Бежала она в Шумской завод и думала: «Как постарел отец! А Юшка все тот же».

Эрнст Людвигович остался недоволен постановлением суда и обвинил его в пристрастии. Он вызвал к себе военного командира и говорил с ним наедине. На следующий день вся команда занялась ловлей коров и пригнала их целую сотню. Помощник привез из деревни трех баб-доярок.

— Теперь посмотрим, что скажет судья, — тешился управляющий.

Коровы постояли ночь, за ними никто не явился, а днем каратели загнали еще сотню. Поднялся в заводе ребячий вой:

— Молока хочу, молока!

— Идите к управляющему, он загнал наших коров, — посылали ребятишек старшие.

Бегали мальчишки оравой к дому управляющего и кричали:

— Молока, молока!

Эрнст Людвигович заперся в кабинете, но вой и крики все равно залетали к нему.

Вернули покой управляющему каратели, они разогнали мальчишек.

Ночью заводские молодцы двинулись в горы. Настя перевозила их и шутливо ругалась:

— Куда вас понесло, скоро ли конец будет?

— Скоро, скоро…

У Прохоровой сторожки теплились цигарки, сдержанно гудели голоса:

— Довольно, айда, а то запоздаем.

— Рассвет бы не захватил на деле.

Летние ночи коротки, и кто хочет делать тайные дела, страшись рассвета.

Из сторожки вышел Юшка Соловей.

— Здорово, ребята! — сказал он.

— Здравствуй!

— Много ли вас?

— Да голов с двадцать наберется.

— За мной! Прохор, показывай дорогу.

Продвигались ни тропой, ни дорогой. Юшка запретил разговаривать и курить.

Конный двор стоял на краю завода, часовой охранял его ворота.

Юшка разделил всю партию на две части. Большую оставил среди камней, в нескольких саженях от конного.

— Дам сигнал, тогда и ломай ворота. Коровенок прямо в лес, а сами врассыпную по домам.

А с меньшей пошел к воротам и тихо связал часового.

Прислушивалась большая партия, — казалось, что времени ушли часы, а сигнала не было.

— Уж не попался ли Юшка?

На тревожный вопрос ответил молодецкий свист. Вся партия бегом к воротам, двинула плечами, и ворота распахнулись.

Проснулись каратели от перезвона коровьих колокольчиков, побежали к конному двору, а в нем ни одной коровы. Нашли связанного постового за стеной, в крапиве.

Кинулись на паром, там дремала одна Настя, она уже перевезла рабочих в поселок.

— Артель не перевозила, девка? — накинулись каратели.

— Перевозила.

— Давно?

— Днем.

— А сейчас, недавно?

— Трех баб-доярок.

— Врешь, чай?

— Какой мне расчет врать!

Не добились толку от Насти, проскакали вдоль улиц, и там ни огонька, ни человека… Хоть бы один запоздалый гуляка, но и гуляки не нашлось.

Урядник обошел всех хозяев, у которых коровы ночевали в конном дворе, и на каждого составил протокол. Получил судья двести протоколов и заявил:

— Я не могу рассмотреть такую бездну дел срочно, как требуете вы.

— Тогда я арестую всех без суда.

И урядник две сотни мужиков посадил в амбар.

— Хлеба вам не будет, пусть бабы кормят, — объявил он.

— А молочко найдется? Немало доили наших коровенок.

— Молоко скисло.

В очередную выплату заработка рабочие выстроились у конторы. Вышел бухгалтер.

— Чего ждете? — спросил он.

— Денег, известно чего.

— Денег не будет, все удержаны за потраву заводских пастбищ.

— Удержаны? Ладно же.

Рабочие разошлись, а потом, как ни сзывал их гудок, не явились на работу.

Потухла домна, полная плавленого чугуна, застыли мартены с металлом, покурился дымок из труб, перегорели в печах уголья, и дымок растаял.

Усилились головные боли у Эрнста Рабэна, не мог он заснуть ни днем, ни ночью, ходил из угла в угол по кабинету и злился то на стулья, то на письменный стол и наконец приказал вынести их.

— Мешают, уберите все, до последнего кресла! Оставьте пепельницу и ящик с сигарами.

Убрали. Тогда начал мешать Эрнсту портрет царя на стене.

— Убрать и его!

Просторно стало в кабинете: стены, пол и четыре угла — ходи без помех между ними, — а Рабэн не чувствовал себя легче.

— Доктора!

Врач нашел сильнейшее расстройство нервов и опять советовал поехать на отдых.

— Перестаньте, доктор, заниматься глупостями! Я знаю, что меня вылечит. Они нас бьют — научите, как их побить.

— Не по моей части. Стражи побольше.

— Не дают. Требовал, выл, грозился — ни одного сверх сотни.

Вызывал управляющий поминутно своих служащих и справлялся:

— Как там?

— Тихо, все в порядке.

— Скот пасут?

— Пасут.

В Бутарском повелся новый обычай — скот выгонять со дворов на пастбища по ночам, а к утру пригонять его домой.

— Завод стоит? — продолжал управляющий.

— Стоит.

— Это, по-вашему, порядок? Дурак ты, господин помощник! — обругал однажды новенького, самого расторопного.

— Вам лучше знать. Я лицо подчиненное, — бормотнул ошеломленный помощник.

— Ежедневно три тысячи убытку от одного завода. Выгоны стравят, покосы выкосят, они выкосят, я вижу, — и все ни за грош.

— Не надо было начинать.

— А по-вашему, отдаться на съеденье?

— Эрнст Людвигович, необходимо доказать, что здесь не простая забастовка, а дело политическое, бунт.

— Докажите!

— И докажу. Двести арестованных. Я обвиню их в измене, и нам дадут не сотню, а полк солдат. Прикажете приступить?

— Подождите. Я хочу поговорить с рабочими.

— Собрать?

— Не всех, не всех, пусть уполномочат человек двух-трех. Я приеду в контору.

Явились пятеро доверенных.

— Долго вы бунтовать намерены? — спросил Эрнст Рабэн.

— Мы не бунтуем. Ваша милость бунтует, чем-то недовольна.

— Забыли, с кем говорите? — крикнул Рабэн.

— Помним, хорошо помним.

— Я вам предлагаю явиться на работу.

— А платить будут?

— Будут.

— Насчет коровенок как? Каратели лишку шалят над ними. Пойдет так дальше, скотинка совсем лишится молока.

— Возьмите билеты на пастбища и водопои.