Артуро Перес-Реверте - Эль-Сид, или Рыцарь без короля [litres]

Тело казненного оставили на виселице до захода солнца. Мавры и христиане уже стали расходиться по своим палаткам, а к Сиду приблизился Якуб аль-Хатиб:

– Я оценил твой поступок, Сиди.

– Знаю.

– Знаю, что знаешь. Однако делом чести счел сказать тебе это.

– И это тоже знаю.

Они неторопливо направились к реке. Никто не сопровождал их. На берегу, стоя на коленях или присев на корточки, женщины стирали белье: кое у кого лица были закрыты, но большинство попросту прятало волосы под платок. Вода в реке была мутная, буроватого цвета. Вдалеке виднелись минареты Сарагосы.

– Мой господин Мутаман, храни его Всевышний, уже осведомлен обо всем.

Мавр глядел на Руя Диаса, явно ожидая, как тот отзовется на это. Но кастилец лишь кивнул:

– Я так и предполагал.

– Я посылал ему гонцов – так он потребовал. Вмешиваться не собирался, но желал знать все подробности.

Руй Диас чуть заметно улыбнулся:

– Нечто вроде испытания для тебя, а?

– Может быть.

– Твой эмир – мудрый человек.

– Да, это так. И еще он велел передать тебе: он доволен тем, как ты вышел из положения.

Руй Диас поглядел на него очень внимательно.

– А ты, раис Якуб? – спросил он после недолгого молчания. – Ты тоже доволен?

Мавр провел ладонью по коротким белокурым волосам. Он будто раздумывал над ответом.

– Я не сумел бы решить эту задачу лучше, – сказал он наконец. – Жизнью своей клянусь. Ты вразумил и своих людей, и моих. Показал, как будешь поступать в таких случаях впредь. И отныне мои люди – и твои тоже.

– А ты? – спросил кастилец, не сводя с него пристального взгляда. – Тебя я тоже могу числить среди них?

Якуб положил руку на эфес меча, словно брал его в свидетели:

– Я уже сказал тебе, Сиди… Покуда действует приказ моего повелителя Мутамана, буду хранить тебе верность. Ни мгновенья больше, ни мгновенья меньше.

Они молча шли по бечевнику. Два рыбачьих баркаса под раздутыми ветром белыми треугольными парусами проплыли вниз по реке. Через несколько шагов мавр наклонился, сорвал веточку укропа и сунул ее в рот:

– Мой повелитель приказал еще кое-что передать тебе. Это касается денег.

– Слушаю.

– Моих людей содержит эмир, и с этим все в порядке… Но тебе надо ведь платить жалованье своим бойцам, и потому ты уже располагаешь нужной суммой для первой выплаты. А также и средствами для похода на северо-восток. Как договаривались.

– Отрадная новость. Мне вручат деньги его казначеи?

Мавр пожевывал укроп, не торопясь с ответом. Потом наконец выплюнул веточку:

– Мой повелитель, да пребудет с ним благодать Всевышнего, считает, что это неудобно – передавать деньги христианскому воинству из своих рук. Пока, по крайней мере. Не думай, что этих денег нет. Они есть! Но государь хочет соблюсти кое-какие условности… Понял?

– Пойму, если объяснишь остальное.

Якуб аль-Хатиб поглядел в сторону Сарагосы:

– Там, в городе, есть один иудей. Человек очень богатый. Занимает видную должность. Он собирает налоги для моего государя.

– Сдается мне, я видел его в Альхаферии на пиру.

– Да, это был он. Зовут его Ариб бен-Исхак. Затея – в том, что он как бы даст тебе ссуду. Беспроцентную, само собой.

Руй Диас на миг задумался. Теперь он начал понимать замысел эмира.

– Мне не нужен заем, – сказал он наконец.

– При всем моем уважении, Сиди, позволь тебе сказать, что ты ошибаешься. Если мой повелитель считает, что тебе нужен заем, значит нужен.

– И на какой же срок?

– Это ты должен обговорить с иудеем сам.

– А деньги он даст мне, а не Мутаману?

– Именно так.

Руй Диас все еще раздумывал. И злился на себя, что не сумел предвидеть такого. Дело тут не только в том, что эмир хочет соблюсти приличия. Это еще и хитроумный способ переложить платеж на другого. Если поход будет удачен, то добыча и «королевская пятина» возместят Мутаману все расходы и ему не составит труда вернуть долг благодаря христианскому воинству – сплошные выгоды и никакого риска. А распорядится судьба иначе – эмир все равно ничего не потеряет, долг же отдавать придется ему, Рую Диасу, если он к этому времени еще будет жив. Дело будет исключительно его. А уж вернет он или нет, Мутамана не касается.

– Нет, все-таки твой повелитель редкостно мудр.

Мавр, довольный, улыбнулся:

– Всевышний, помимо прочего, одарил его еще и этим.

Они той же дорогой возвращались в лагерь вдоль берега, когда ветерок донес с далеких минаретов голоса муэдзинов, созывающих правоверных на молитву. Руй Диас заметил, что тени от деревьев уже сравнялись с их высотой.

– Третья молитва, – сказал он, останавливаясь.

Якуб был явно приятно удивлен:

– Ничего, если я?..

– Да пожалуйста.

Мавр еще мгновенье задумчиво глядел на него. Потом, по камушкам войдя в тихую воду, вымыл лицо и руки, затем, разувшись, – и ноги до щиколоток. После недолгого раздумья Руй Диас присел рядом с ним на корточках:

– Разрешишь присоединиться?

Мавр просто оцепенел от изумления:

– Ты знаешь вечернюю молитву?

– Я все молитвы знаю.

– И движения тоже?

– Да.

– Но ты же христианин.

– Мы молимся тому же Богу, а Бог – один. – Он тоже начал разуваться. – Ля илях-иль-ала… Нет бога, кроме Бога, и Магомет пророк его, а Иисус Христос – другой великий пророк. Разве не так?

Мавр обрадованно кивнул:

– Так. Это совершенная правда.

– А потому я не вижу, что мешает нам помолиться вместе.

Мавр на какое-то время замер и онемел.

– Ты странный человек, Сиди, – вымолвил он наконец.

– Нет, раис Якуб. – По обычаю, Руй Диас провел влажной ладонью по лицу. – Просто я – человек из приграничья.

После омовения оба – все так же босиком – повернулись лицом на восток. Якуб, так и не оправившись от удивления и словно не веря своим глазам, украдкой следил за каждым движением своего спутника, в точности повторявшего его собственные.

– Аллах акбар …

Оба подняли руки на уровень плеч, затем скрестили на груди, потом, подавшись вперед, опустили на колени. И хором нараспев повторяли слова молитвы. Потом простерлись на земле, коснувшись ее лбом, и трижды восславили Всевышнего.

По окончании молитвы молча обулись. А когда Руй Диас поднялся на ноги, он по глазам мавра – тот не сводил с него восхищенного взгляда – понял, что сегодня завоевал сердце этого человека. Сердце – и верность до самой смерти.

За главной мечетью начинались узкие улочки еврейского квартала. Стены домов были выбелены, а двери, ставни и окна – выкрашены в синее, зеленое и красное, однако слабеющий дневной свет приглушал яркость цвета, покрывал все угрюмой серой патиной. Харчевни и лавчонки уже стали закрываться, а в открытых зажигались лампады, бросавшие наружу маслянистый рассеянный свет. Близился тот час, когда сумерки медленно уступают место тьме.