Джанет Скеслин Чарльз - Библиотека в Париже [litres]

– Твоя мама, скорее всего, выбрала бы орла, – сказал он так тихо, что я едва его расслышала.

Именно это я и выбрала. Миссис Тейлор показала нам вельветовые буквы: большие, средние и маленькие, красные, черные и синие. Мы с папой пощупали их все.

– Твоя мама так заботилась о подарках. Я не всегда понимал то, что она делает.

– Спасибо, пап, – сказала я, крепко обнимая его – мне хотелось бы вот так обнять маму в тот последний день.

Дома я надела футболку.

Одиль принесла торт – шоколадный! – и Мэри Луиза и несколько девочек из школы смотрели, как я задуваю свечи. Дым еще поднимался к потолку, когда без стука вошла Элеонор Карлсон.

– А она что здесь делает? – нахмурилась Мэри Луиза.

– Какой приятный сюрприз! – воскликнул папа, целуя Элеонор Карлсон в щеку.

– С днем рождения! – прочирикала та.

– Рады вас видеть. – Одиль подтолкнула меня.

– Рады, – пробормотала я.

Мэри Луиза скрестила руки на груди и не произнесла ни слова.

Папа и Элеонор Карлсон держались осторожно, не прикасаясь друг к другу, стараясь соблюдать расстояние. Но он улыбался ей чаще, чем мне, а ведь это был мой праздник! Желая, чтобы день закончился поскорее, я начала разворачивать подарки.

Позже, когда мы с Мэри Луизой запихивали в мешок для мусора бумажные тарелки, папа сварил кофе. Его подружка открыла буфет, чтобы взять чашки, и выбрала любимую чашку мамы с голубыми цветочками. Ну конечно, как же иначе. А папа вроде и не удивился.

Мэри Луиза ничего не упустила, моя боль отразилась на ее веснушчатом лице. Она знала, что я никогда не пользуюсь этой чашкой. И тихим злым голосом она высказала мой гнев, мою боль, мое сердце:

– Эта сучка думает, что она может просто явиться сюда и хватать все, что ей понравится?

Элеонор поставила чашку с блюдцем на кухонную стойку и потянулась за кофейником. Мэри Луиза смахнула фарфор на пол, и звон разбившейся посуды прозвучал одновременно горестно и правильно. Белые и голубые снежинки рассыпались по линолеуму. Никто не шелохнулся. Мы просто смотрели, как последний осколок замер под холодильником.

– Ты нарочно это сделала! – закричал на Мэри Луизу папа. – С какой стати ты такое вытворяешь?

Он все кричал и кричал, но Мэри Луиза привыкла к воплям. Она лишь прикрыла глаза, защищая их от брызг слюны, и стоически терпела.

Папина подружка наблюдала, возможно гадая, почему он так остро все воспринял.

– Бога ради, это же просто чашка! – наконец сказала Элеонор.

Взяв за дверью веник и совок, она вымела последнее, что осталось здесь от моей матери.

Париж, август 1939 года

Реми собирался в армию точно так же, как собирался в школу: умылся холодной водой, сунул несколько книг в рюкзак. Я мрачно сидела на его кровати. Между нами плавало чувство обиды: я считала, что брат бросает меня и очертя голову устремляется навстречу опасности, а он был разочарован отсутствием во мне энтузиазма по поводу его плана. Я совершенно не думала, что он должен туда отправляться, он вполне мог бы и не спешить с отъездом.

– Возьми свитер, – сказала я. – Ты же не хочешь простудиться.

– Там мне выдадут все, что нужно.

Накануне я отправилась в банк и сняла со счета семена моей будущей безопасности.

– Вот, – произнесла я, вкладывая франки в его руки.

– Мне не нужны твои деньги.

– Но ты их возьмешь.

– Я уже опаздываю.

Он положил купюры на кровать.

Я пошла следом за ним к выходу, где уже ждали наши родители. Маман суетилась, поправляя на Реми воротник и спрашивая:

– У тебя есть чистый носовой платок?

Папа́ вручил Реми бронзовый компас.

– Это еще с моих армейских дней, – хрипло произнес он.

– Спасибо, папа́. – Реми подбросил компас в воздух и поймал, прежде чем сунуть его в карман. – Я этим фрицам покажу! – Он расцеловал меня в обе щеки. – Обещаю!

С рюкзаком, болтавшимся на его спине, он спустился по лестнице, как будто собирался сбегать за багетом.

В качестве меры предосторожности в момент воздушных налетов город света стал по ночам угольно-черным: ни уличных фонарей, ни неоновых вывесок кабаре, ни настольных ламп в читальном зале. Парижанам рекомендовали всегда иметь при себе противогазы. Многие, вроде моих кузенов, набивали свои машины вещами и уезжали. Мисс Ридер помогала обезумевшим от страха соотечественникам приобретать обратные билеты в Америку. Учителя сократили свои летние отпуска, чтобы помочь в отправке учеников в деревни. От тишины в детском зале пробирало холодом.

Дома тоже было тихо. Мы с Реми впервые расстались больше чем на четыре дня. Брат всегда был здесь, как восход солнца, как хлеб на столе. Он попивал кофе, тихонько гудел себе под нос, когда мы что-то читали вместе… Реми был музыкальным сопровождением моих дней. А теперь жизнь замолчала.

Брат невозмутимо сделал свой выбор, решив пойти в армию, и это должно было немного утешать. Но я вместо того искала утешения у маман и папа́. Раньше мы с Реми всегда вставали на одну сторону, а родители – на другую, вроде того как мы сидели за обеденным столом. Теперь мы объединились, тревожась втроем, беспокойно посматривая на пустой стул. Реми до сих пор ничего не написал.

– Когда Поль возвращается из Бретани? – спросила маман.

Она изо всех сил старалась преодолеть неловкое молчание.

Я сунула руку в карман, ощупывая его последнее письмо. Поль писал каждый день, рассказывая, как он скучает по мне и со скольких еще гектаров предстоит убрать урожай.

– Не слишком скоро, – вздохнула я.

В раздевалке висели на стене коричневые кожаные противогазы с надписью наверху: «Американская библиотека в Париже». Когда я бросила свой на пол, в раздевалку ворвалась Битси, прощебетав дружелюбное bonjour. Я не ответила.

– Что ты читаешь в последнее время? – спросила она. – Я только что закончила «Эмму».

– Я слишком расстроена после отъезда Реми, чтобы читать.

– Это не соревнование на тему «кто скучает по нему сильнее», – заявила она, выходя за дверь.

Я не знала, что на это ответить, или, скорее, мне бы хотелось сказать очень многое. Как она посмела поощрять Реми к такому? Что, если он сейчас в опасности?

Вошла Маргарет и повесила на крючок свою соломенную шляпу.

– Что-то не так? – спросила она.

– Битси, вот что не так.

Маргарет сказала, что приготовит чай, и позже подошла с подносом к моему столу.

– Ну так в чем дело? – спросила она, разливая по чашкам «дарджилинг».

– Реми всегда был слаб здоровьем. Он первым простужался, был последним на занятиях физкультурой… А Битси подтолкнула его на опасный путь. И он даже не сказал мне, что собирается записаться в армию!

– Так дело в том, что он тебе не доверился?

Глаза Маргарет были такими серьезными, и я вдруг поняла, что, не успев сама того сообразить, выкладываю ей всю правду.